Забрала Лёльку у родителей, пока они провожали гостей. Разговора с отцом удалось избежать. Поехала в сторону того места, где сегодня испытала непередаваемые ощущения, которые пережёвывать не хотелось, да и не имело смысла. Из последних сил держусь, физическая усталость даёт о себе знать. Лёлька, укутанная в новую куртку и перемотанная шарфом, снова отключается на заднем сиденье. «Мама», – подумала я, оценив переодетую дочь и улыбнувшись. Как бы мне не хотелось, чтобы взрослеющая дочка принимала участие в подобных сценах и была свидетелем материнских мытарств.
Дома, так принято называть место, где живешь в определенном промежутке своей жизни, всё без изменения. Рожков в комнате выясняет криками с кем-то отношения, отклонение от сроков поставок какого-нибудь непонятного груза в город. Как он добывает себе на хлеб, мне не очень известно. «НАМ» добываю на хлеб я, а он тратит добытое на себя и шмотки. Боже, я вышла замуж за ранимую бабу. Раньше, латки на трассе с пирожками горячими делали наш семейный бюджет, а точнее макаронные изделия на моих ушах. Теперь при обсуждении ввоза в город «пирожков», он закрывает в комнату дверь и только кутает бранью того, кто на том конце провода с ним объясняется.
Произодшее ночью на обсуждение никто естественно не поднимал. Спокойный ужин. Молчаливый. Славка изредка отходит в соседнюю комнату для того, чтобы на кого-то рявкнуть в трубку в очередной раз. В общем, у меня тоже никакого желания улыбаться. Без всяческих эмоций уплетаю ужин, укладываю малую спать, бреду в сторону супружеского ложа сама. На тумбе возле кровати маленькая лазурного цвета коробочка. Славка таращится в окно сквозь телефон задумчиво и как бы невзначай кидает:
– Тебе вон. Ты просила, кажется.
Открываю коробочку, лазурную, любимый цвет. Там брошь. Красивая. Но я просила серьги! Брошь эту я никогда так на себя и не надела, и вскоре подарила ее уборщице моего лазурного медицинского кабинета бабе Варе за ее красивые глаза.
Около пары месяцев мы прожили рядом вот в такой прострации, лишь перекидываясь бытовыми фразами. Он меня не трогал. Однажды сквозь сон закинул огромную руку на спину, но, видимо, опомнившись, сразу же убрал. Что до меня, я возила с собой малую на работу. Прихожане, да и девчата, во времена моей суровой занятости возились с моим маленьким кульком, до тех пор, пока я не обзавелась няней. А няня мне нужна была как воздух, ведь я начала ходить на бокс. Толюсик научил меня дружить с мужчинами, быть им подругой, а не мясом. Я любила ходить к нему на тренировки. Я бежала. Отменяла записи, придумывала тысячи разных причин, чтобы просто прийти, надеть на руки перчатки и забыть про всё, просчитывая ходы и удары, слушая при этом его исповедь об отношениях со своими благоверными, которые менялись с периодичностью в восемь дней. Выкладываясь по полной, я превращалась в совершенно другого человека: передо мной открывался новый мир, я чувствовала запах другой жизни. Это давало мне сил жить, не задумываясь о плохом.