– Вот страна советов, – проворчал Аркаша, незаметно погладив Гангу по коленке. – А жалко, ведь другого конкурса уже не будет.
Байл и Хайлари обменялись сокрушёнными взглядами. Аркаша назидательно покачал головой.
– Впрочем, я знаю, как вас утешить! – после недолгого размышления радостно объявил он. – Мы проведём ещё один конкурс – на должность моей любовницы. И в этом конкурсе ограничений уже точно не будет. Участвуют все!
– Ура! – закричали хором Хайлари, Байл и Аркаша.
Только Ганга не закричала «Ура!»
… сквозь розово-лунную пелену воспоминаний ко мне пробился голос Пристипомы:
– … в ужасающем молчании мы обскакивали сельхозугодья, оплодотворяя их его семенем, и пыль из-под наших копыт розовой пеленой заслоняла нас от луны, а луну – от нашего блуда.
– Довольно! – крикнул я. – Узнала ль ты меня, неверная моя подруга?
– Ну как вас не узнать! – криво усмехнулась Пристипома. – Я ведь неотрывно следила за тобой все эти годы, и ни одно твоё движенье, ни одно твоё словцо, ни одна твоя так называемая мысль не посмели бы от меня укрыться.
– Довольно! – крикнул я. – Я раскусил тебя! Все твои басни про Самогрызбаши – всего лишь басни, исполненные без выражения. Так на кого ты работаешь?
– Ты угадал, я – резидент альфа-центаврской разведки. Моя задача – завербовать тебя в ханты-пермяцкую кавалерию, и-го-го! Завербовать – или уничтожить. С первым не получилось, зато удалось второе. Ты вдоль и поперёк отравлен медленнодействующим ядом и растворишься через две тысячи сто сорок восемь часов.
– Ах ты, подлая! – вскричал я. – Умри ж, предательница! – и я выхватил своё ужасное орудие – могучий член (спасибо, Господи, что одарил такой вот дубиной!), квинтэссенцию моего гнева – с тем, чтобы парой ударов покончить с гадиной навсегда.
Но Пристипома не только не испугалась, но даже обрадовалась уготовленной ей экзекуции.
– Руби меня! – воскликнула она, склоняя преступную главу на плаху своих колен. – Я имею страховой полис компании «Каско да Гамма»!
– Я вас любил, как Гвельф любил Ромео, а Гибеллин40 Офелию любил, – сказал я молча и вышел вон.
Зато когда Книлтоны, наконец, откланялись, Ганга буквально налетела на мужа.
– Ганга, ты ли это? – едва успел прохрипеть Аркаша. – Ладно, давай, подлей-ка масла в огонёк моих забродивших страстей.
– О, милый, как ты велик и прекрасен, – стенала Ганга, загнав Аркашу прямо на его рабочий стол. – Член твой – словно башня Останкинская, обращённая к звёздам. Грудь твоя – как сад, густой и тенистый, есть в этом саду и цветы, и травы, и кусты, и древа плодоносящие. Ноги твои крепки и стройны, словно мост между прошлым и будущим. Ягодицы твои упруги и гладки как нектарин и так же сочатся нектаром.