После мытарств в питерской тюрьме был отправлен в один из богатейших монастырей царской России, правда, он имел уже иное название – Соловецкий лагерь особого назначения. Его арестантами были белогвардейские офицеры, священники, дворяне, интеллигенция, меньшевики, анархисты, социал-революционеры. Жили в дощатых бараках и землянках впроголодь без медицинской помощи и элементарной одежды. Работали на лесоповале в жёстких условиях производственных заданий. Не выполнил норму за день? Возмездие следовало неотвратимо: холодный карцер, штрафной изолятор, расстрел на месте без разбирательств.
Причём, расстрел, как норма социалистической защиты касался не только буржуазного класса, подлежавшего уничтожению, но и уголовного элемента. На Соловки уголовников поставляли регулярно, начиная от несовершеннолетних пацанов, схваченных за кражу во дворах, до известных урок, вроде Ивана Комиссарова, которого в уголовном мире славили воры всех мастей. «И всё же, – делился Лаврентий, – ему повезло больше, чем остальным арестантам Соловецкого лагеря». Его, как отработанную и непригодную рабочую силу, с группой возрастных мужчин, которым исполнилось семьдесят и более лет, отправили на материк и выселение в Сибирь. «Иди, дед, по этапу исправлять инакомыслие», – резюмировал председатель комиссии Управления северных лагерей при ОГПУ СССР, выдавая специальный пропуск, дающий право на покидание острова. С тем и оставил Лаврентий Соловецкий монастырь, не подозревая, что его ждёт о-о-о-о какая дорога: пригодятся и навыки, приобретённые в местах принудительного содержания ещё задолго до революционных преобразований в России семнадцатого года.
Мезенцеву вспомнилась дорога в Сибирь не из-за пережитых чувств, связанных с потерей близких, родных – с этой болью смирился, а пониманием неизбежности происходивших в стране процессов. Шло очищение от всего старого, прошлого и сейчас, прибыв в конечный пункт ссылки – Парабельскую тайгу, он пытался свести чувства воедино. Ночная гроза прошла очищением через душу, опять же – не без участия старика Лаврентия, взывавшего к небесным силам, возвестив о начале жизни иными привилегиями, которые следовало блюсти в новых условиях.
Послегрозовая прохлада не принесла успокоения мученикам, как не оправдала надежд на покой и возможность прийти в себя. Комарьё, слепни, мошкара, издавая мерзкий звон, набросились на мокрые тела бедолаг, дразнивших насекомое зверьё запахом крови. Живым покровом облепили людей, жалили через кофты, рубашки, приносили боль и страдания несчастным. Пухли искусанные мордашки детей. Расчёсы укусов ещё больше дразнили остервенелый гнус, не знавший пощады ни к взрослым, ни детям. Матери, как могли, успокаивали малолетних чад, отгоняя комарьё ветками берёзы. Отовсюду слышались испуганно-истерические голоса людей: