Душа поэта - страница 12
Шрифт
Интервал
Как Онегин, когда понимаем,
Что прошли мимо любви своей,
То простить всем сердцем умоляем,
Но былых уж не вернуть страстей.
Снисходило свыше вдохновенье
К баловню удачливой судьбы,
В вечность мог он превращать мгновенья,
Речь коль заходила о любви.
В его стихах ни тоски, ни горя,
Жизнь настоящая течёт в них.
В том и была для нас его воля,
Чтоб берегли мы близких своих.
Лермонтов
1
Офицер с лицом иконописным.
Фрау Кирхгоф ладонь подаёт.
Отблеск свеч на шаре серебристом
Свет на то, что ждёт, сейчас прольёт.
Расправились на лице морщины,
В глазах вещуньи сотни огней.
Мелькнула улыбка у мужчины
В ожидании добрых вестей:
– Что, скажи, грядёт моя отставка?
Время стихам смогу посвящать?
– Ничего, – отвечала гадалка, –
Ты не сможешь больше написать.
Ждёт, поручик, отставка такая,
Где выглядеть будет суетой
Неугомонная жизнь земная.
Обретёшь ты там вечный покой.
За то, что винил в смерти поэта
В дерзком стихе самого царя,
Отстранён от двора ты за это
И надеешься на милость зря.
В свете стал ты лишним человеком,
С болью в сердце едешь на Кавказ
Грудь под пули подставлять абрекам,
Ждёт опасность не там на сей раз.
Должен ты бояться не черкеса,
А того, кто как ты – светский франт.
Станет для него, как для Дантеса,
Камнем преткновения талант.
Больше в Петербург уж не вернёшься,
Ход судьбы не изменить, поверь.
С тем, над кем частенько ты смеёшься,
Будет в скором времени дуэль…
2
Пришла депеша из Пятигорска –
О кончине Лермонтова весть.
Царь, с непосредственностью подростка,
Вскрикнул: «Собаке – собачья смерть!»
Глаза в пол опустили вельможи,
Мёртвая настала тишина.
– На себя сейчас вы не похожи, –
Побледнев, произнесла жена,
Предложила вместе удалиться
Для объяснения в кабинет,
Там сказала: «Россия гордиться
Будет поэтом чрез сотни лет!»
– Но он покрыл моё имя срамом, –
Государь в сердцах ей возразил, –
Для потомков прослыву тираном,
Хотя дорог и мне Пушкин был!
При Павле звенел бы кандалами
За оскорбленье царской семьи,
При Иване Грозном батогами
Иль плетьми б смутьяна засекли.
Тот, кто места своего не помнит,
И почтенья не питает к нам,
Кусая руку, что его кормит,
Он – как библейский насмешник Хам,
Не уважавший отца родного,
Смеявшийся всё время над ним,
Стал он первым изгнанным из дома,
Вот и Лермонтов ваш был таким.
Пушкина я обожал творенья,
До сих пор во мне утраты боль,
Без божественных строф откровенья