— Лео, — отвлек меня от размышлений Головешка. — Что будем
делать? Ждать?
Как будто у нас есть выбор… Нет, мы сейчас в атаку пойдем!
— Ждать. Наступит ночь, — я взглянул на солнце, которое
находилось уже низко над горизонтом, — попробуем отсюда исчезнуть.
А пока... Блез, снаряжай гнумбокс, чего зря время терять? Глядишь,
до того времени, когда наступит пора уходить, хотя бы треть фляги
накапает. Ну а ты, Тед, готовь свои волшебные стекла, сдается мне,
без них не обойтись.
Для Клер я бы тоже дело нашел, но опасался услышать от нее
очередную колкость, и потому оставил девушку в покое.
— Думаешь, сможешь попасть? — задал очередной вопрос Головешка,
видя, как я пристраиваю на камне арбалет.
— Очень на это надеюсь. — У меня вообще не было бы сомнений,
будь арбалет в нормальном состоянии, а так...
Арбалет выстрелил сам, когда я даже не успел толком направить
его в нужную сторону, и болт унесся куда-то в небо.
— Так ты точно никуда не попадешь, — тут же отреагировала Клер,
как будто в произошедшем была хоть часть моей вины.
Точно, не попаду. Мне только и оставалось, что согласиться.
Попробуем-ка мы по-другому…
— Блез, дай мне свой.
Тот, перед тем как мне его передать, неодобрительно покосился на
девушку. Ну да: кому как не ему знать — смогу ли я куда-нибудь
попасть или же нет.
У каждого из нашей компании есть свой талант.
Головешка — отличнейший следопыт. Он может взять след там, где
даже собака-ищейка усядется на задницу, подожмет хвост, примет
виноватый вид и начнет жалобно скулить.
Блез — воин. В обращении с мечом ли, секирой, палицей — словом,
со всем тем, чем можно с легкостью отсечь или размозжить голову,
ему нет равных.
У Клер талант выводить меня из себя, и в этом ее точно никому не
превзойти. Помимо того, она отлично рисует, танцует, поет, играет
на клавесине и мандолине, стряпает, вяжет, вышивает и знает
множество вещей, о существовании которых я даже не подозреваю. Ну и
совсем уж мелочи: она может из обычной травы, каких-то корешков,
древесной смолы и прочих бросовых вещей соорудить такое снадобье,
что тяжелобольной, свыкшийся с мыслью, что ему придется покидать
этот свет, соскочит вдруг со смертного одра и запляшет
тарантеллу.
И все это умещается в отличной фигурке с симпатичным, даже когда
она сердится, лицом и таким волшебным голоском, когда каждое
сказанное ею слово отдается у меня если не в сердце, то в печени
точно. Еще бы сами эти слова были ласковыми. А не такими, что я
слышу от нее постоянно.