Храм был пуст, если не считать низенькой сгорбленной старушки, оттиравшей свечной нагар с витиеватых подсвечников. Литургия только что закончилась. Приятно пахло ладаном и влажным человеческим дыханием.
Отец Максим опустился на колени перед большой иконой Богородицы. Его спина сжалась и застыла в неестественно наклонённом вперёд положении. Что он шептал, Николке не было слышно, но от спины, как от репродуктора, исходили невидимые динамические волны. И Николке казалось, что он слышит сухие повторяющиеся всхлипы и бесконечное количество слов «помилуй», «прими с миром» и «вонми гласу моления моего, вопль мой и стенание услыши»…
Николка медленно опустился на колени, прикрыл лицо ладонями и стал сначала негромко, но потом всё звучнее повторять:
– Боженька, Ты добрый, заступись за мёртвых и помилуй живых!
Окончив молитву, отец Максим встал и положил на плечо Николки шершавую, как берёзовая кора, ладонь.
– Пойдём, Коля, – сказал и вяло, по-стариковски шаркая, пошёл к выходу. Юноша очнулся, растерянно оглянулся вокруг, как бы припоминая последние мгновения жизни, потом поднялся и поспешил за стариком.
Келья отца Максима находилась на самом краю монастырской территории и представляла собой половину крохотного деревянного дома. По соседству жил садовник Елисей с двенадцатилетней дочерью Анютой. Жена Елисея погибла в автокатастрофе. Садовник после того горестного случая запил и сам чуть с жизнью не простился. Анюта росла как сорная трава – вечно голодная, чумазая и вороватая. А что поделаешь – есть-то хочется. Как-то залезла она под Вербное воскресенье в церковную лавку, стащила то ли крестик, то ли колечко – и бежать. Не тут-то было, поймали плутовку и к игумену поволокли. Истинно поволокли! Анютка орала, кусалась, как бесёнок, да только всё зря. Послали за отцом. А Елисей пьяный лежит на лавке, как мертвец. Лопнуло тогда у игумена терпение. Велел он соскрести Елисея с лавки и в подпол монастырский определить. К обеду другого дня проспался Елисей, открыл глаза и в ужас пришёл, заплакал. Почудилось ему, что помер он и узы каменные на себя принял. В тот день кормить Елисея игумен пришёл сам и долго с ним говорил. Уж о чём говорил, того не узнать, да только остался Елисей в монастыре. А через год дали ему с Анютой полдомика, аккурат через стенку с отцом Максимом. Так из пустяшного Елисея вышел добрый садовник, а Анюта в школу пошла. Девочка-то оказалась смышлёная и кроткая. На сытый желудок прошла вся её разбойная прыть.