Потом в лицо мощно ударило сырым сквозняком – коридор вывел в огромный, залитый лунным светом атриум. В прозрачной крыше зияли дыры, осколки битого пластика усеивали пол и сверкали, как льды под северным сиянием.
Центр зала украшала скульптура: мужчина атлетических форм полулежал в воздухе, его поза удивила Дениса и даже на несколько мгновений всерьез захватила: одна полусогнутая нога свободно заброшена на другую, левая крепкая рука под запрокинутой головой, правая поднята, палец указывает в зенит. Черный, огромный, гениально изваянный памятник абсолютному покою, невинному пересчитыванию равнодушных звезд.
– Вот так они и жили, – презрительно сказал Студеникин. – Полулежа. Метились пальцем в небо. Пока сами себя не погубили… – Он положил руку на плечо Дениса, кивнул на изваяние. – Хорош, правда? Знаешь, как называется?
– Скажи.
– «Безмятежность», – торжественно произнес Глеб. – Работа скульптора Гриши Дно. Оригинал. Внизу мне сразу дают за нее десять тысяч червонцев. А в Англии работы этого периода стоят по два-три миллиона фунтов.
– Десять тысяч, – пробормотал Денис, пропустив мимо уха информацию о фунтах. – Давай займемся.
– Займись, – небрежно разрешил Студеникин. – Она весит полторы тонны. Гриша Дно работал только в бронзе. Я прикидывал вытащить ее через крышу, на тросе, грузовым вертолетом. Рейс грузового вертолета стоит три тысячи червонцев. Еще тысячу – разрешение на полет над городом. Еще пять – сунуть кому надо, чтоб не задавали вопросов. И пятьсот пилоту – за молчание.
– Итого, девять с половиной.
– Правильно. Глупо возиться за пять сотен.
– А я бы повозился, – тихо произнес Денис. – Большое дело, хорошие деньги.
– Ну и дурак, – мрачно сказал Глеб. – Сказал тоже: «большое дело»… Мой тебе совет: не лезь в большие дела. Никогда. Таскай балабас – целее будешь.
В словосочетание «большое дело» Студеникин вложил столько ядовитого презрения, явно выстраданного, что Денис мгновенно поверил своему товарищу. Не на сто процентов, конечно, – но поверил.
Правда, почти столько же презрения Глеб вложил и в совет насчет балабаса.
Теперь он стоял возле одной из широких дверей; подняв лицо вверх, махал кому-то рукой.
Дверной замок щелкнул. Распознавателя нет, сообразил Денис. Древняя система: возле входа видеокамера, а внутри экран и кнопка. Увидел своего – впустил. Внизу, на вторых и третьих этажах, теперь тоже у многих так. Распознаватели выходят из моды. Умные двери, впускающие своих, а чужих не впускающие, были популярны до искоренения, когда заросшая стеблями Москва наслаждалась изобилием и безопасностью. А сейчас все иначе. «Своих» мало, «чужих» много, каждый «свой» завтра может стать «чужим», и наоборот. Поставишь умную дверь, с распознавателем, а потом придется каждый месяц заново настраивать наивную автоматику, ничего не понимающую в человеческом коварстве.