Он посмотрел, как я жадно опрокинула в себя воду, и добавил:
– Этот литр нам на сутки. Пока не наладят добычу льда из сферы.
– А грунтовые воды?
– В этой части континента они слишком глубоко. До неба ближе.
– Что за адская ледяная машина у насекомых?
– Я ничего подобного не видел, – покачал он головой. – Но майор Хлой говорит, это гидриллиевый эмиттер. Сто лет назад, когда насекомые бежали на астероиды, то открыли там гидриллий. Эта руда подарила им власть над водой. Гидриллию подчиняются все её состояния, кроме обычного льда.
– Как же сфера держится в небе?
– В её внешних слоях эмиттеры поддерживают тонкий слой аморфного льда, он и удерживает всю остальную массу.
– Значит… теперь они могут поработить любую планету? И нашу?
– Нет, Эмбер, – папа улыбнулся. – У нас тоже есть власть над водой – диастимаги аквадроу. И большая-пребольшая куча ядерных боеголовок на пограничных спутниках. Эзеры обижают только слабых.
Правильно было сейчас же заснуть. Медленнее обмен веществ – позже замучает жажда. Глядя на вялый комочек из пайка в своей руке, я что-то расхотела есть.
– Сыр не так плох, как на первый взгляд, – мама распутывала мои волосы заколкой в виде гребня. Другой расчёски у нас с собой не было.
– А, так это не мыло. Я уже песка наелась. Пусть лучше Чиджи.
– Ешь давай молча.
Блесклявка на стене рядом заснула и погасла. Я лежала на тонком матрасе и слушала грохот у себя в голове. Он никак не выметался вон.
– Ты такая у меня красавица, Эмбер, – шепнула мама, продолжая нежно разбирать тонкими пальцами мои пряди. – Вернёмся домой – никому не говори, что надевала штаны без палантина.
– И ела мыло.
– Нам нельзя потерять ни балла из аттестата. Ты станешь клевреей примулы.
– Надеюсь, нет, – я знала, это расстроит маму. – Клеврее с мужчинами говорить нельзя, в город нельзя, штаны нельзя. За любой чих вычитают баллы и снижают курс шчерлинга её отшельфа к арахме. А статус примулы всё равно не светит, я же не маг.
– Клеврея – лучшее место, где может устроиться молодая шчера.
– Я буду делать роботов.
– Нет, Эмбер. Тебе нужна нормальная… реальная работа. Будешь помогать примуле по хозяйству и станешь престижной партией.
– Как ты?
– Как я, – мама расправила плечи.
Женщины-диастимаги, невзирая на конфессию, не могли заправлять отшельфом. Они занимали почётное место примулы – правой руки мужчины-мага. Часто эти двое становились супругами. Да что там, почти всегда. Но наш папа – в то время двухсотлетний бумеранг – предпочёл юную клеврею Амайю. Не диастимага, смертную. За красоту и не только. За то, что не опускала карих глаз при встрече, за то, что не доносила на других клеврей и за то, какою твёрдой была рука, когда мама забивала саранчу. Было отчаянно грустно всякий раз, как я замечала новую морщинку в сеточке у маминых глаз. И майор Хлой с порога записала её в смертные: между женщинами это уже бросалось в глаза. Только диастимаги жили вечно, вернее, до первого несчастного случая. Обычные шчеры неминуемо увядали, и, хотя папа никогда не посмел бы коснуться этой темы вслух… но они с мамой были тем букетом из калл и роз. Все знали, чья смерть разлучит их рано или поздно.