На глубине провода коммуникаций висели клубками прямо между домов – вперемешку с бечёвками для сушки белья. Один из четвёрки запутался в проводах, потерял управление и прорезал жилой комплекс. Застряв у кого-то прямо в гостиной, воланер загорелся.
– Кай, 337-й минус! Ниже нельзя рулить.
– 337-й просто решил поваляться на мягком, – подстегнул напарников Бритц. – А кого не убьёт праздность, убьёт мой армалюкс.
Дно Граная возникло так внезапно, что эзеры затормозили в свалку из юродивых бродяг, тряпья и помойных куч. Воланеры от удара свернулись, как ежи, и на секунду включили антигравималь на мостике. В комме рой-маршала бранились пилоты: их приподняло и плюхнуло обратно в кресла. Зато они выжили, а могли бы разбиться.
На дне пришлось покинуть воланеры. Эзеры обернулись в свои имаго. В сумерках цокольных переулков затрепетали крылья: чёрная стрекоза, жирный жук-плавунец и медная оса-палач. На такой глубине они нечего не боялись: ни клейкого пепла, ни душного газа. Ни вооружённых солдат. Цоколь Граная был отброшен на целые века назад. Сверху гремели передовые технологии. Здесь, в глуши колодцев, прятались неприкасаемые. Отчуждённые. Все те, кто не мог уйти в пустыню и не хотел защищать город, который их презрел. «Пенитенциарный этаж», гласила надпись на глухой стене. Из узких, словно бойницы, окон за насекомыми следили тысячи блестящих – слезящихся, болезненных, диких – глаз.
– Разделяемся. Установить пушары для обстрела.
– Есть, – плавунец ушёл первым.
– Кай, здесь нет солдат, – капитан-оса колебался. – Один сброд, городские каталажки. Зачем их…
– Берграй. Ты меня утомил.
Интонация угрожающе смягчилась. Эзеры знали: когда голос рой-маршала Бритца таял, черновик твоего приговора уже был готов. Насекомые свернули в разные закоулки. Дойдя до тупиков, они расчехлили пушары – покрытые амальгамой сферы – и бросили наземь. Сразу после трое взвились наверх и юркнули по щелям.
Гладкое зеркало двух пушаров покрылось мелкой рябью, а затем стало вращаться и метать иглы. Они выстреливали веером одна за другой. Пушары катились по улицам, гонимые энергией хаотично вылетающих снарядов, словно бешеные дикобразы. Тюремные стены, хлипкие перегородки каталажек и решётки сумасшедших домов посыпались в колодцы улиц. Раздались вопли ужаса. Это были обитатели цоколя. Доведенные до крайней степени отчаяния, они выпустили чудовище: сдерживаемую годами силу ненависти и безумия.