Парк «50 лет Октября» оставался одним из немногих спокойных островков в бурлящей, колобродящей перестроечным варевом, Москве. Гремела по стране перестройка, твёрдой поступью печатала шаг, взбудораживая народ новыми веяниями и новыми идеями. Народ, который ещё недавно не смел пикнуть и даже вслух помыслить о каких-то своих правах, вдруг в момент осознал – коммунизм мы теперь будем строить свободно, через демократию, гласность и, принудительно, через всеобщую трезвость. Но тревожные звоночки зазвенели повсюду: в первых талонах на сахар, в длиннющих очередях за всем. Подходишь, спрашиваешь – что дают? Так и не дождавшись ответа, встаёшь в хвост. Если все стоят, значит надо брать, что дадут.
Злата нудно выстаивала с бабой Раей в спёртом воздухе душных гастрономов. Воняло там всегда тошнотворной смесью запахов залежалой рыбы, подгнивших овощей и чёрт знает какой кислятиной. Благовоние это шибало в нос, Злата прикрывалась ладошками и с обречённостью приговорённого к казни мостилась у огромного окна. Иногда по нескольку часов стояли на улице, первая уличная торговля только-только входила в повседневную жизнь. Терпеливо ожидали, когда придёт «наш черёд» и толстая тётка в белом фартуке поверх грязного халата отсыплет, отвесит и обвесит. Злата терпеть не могла эти стояния, а куда деваться?
– Есть-то надо, – наставительно говорила баба Рая, – попрыгай лучше.
Только чего прыгать возле серых, угрюмых людей и таких же мрачных, как больных со струпьями отвалившейся штукатурки, домов? Не прыгалось.
Парк же – тихая заводь, куда москвичи приходили отдохнуть от обрушившихся с голубых экранов пламенных речей об ускорении и новом мышлении. Неспешно бродили, цепляясь за привычное в этой кувырком летящей жизни. Парк в то время ещё оставался оазисом первозданной природы. Осень дышала тёплой сыростью от земли, серебрила утренним бисером ажурные ветки облетевших берёз, но по-прежнему хранила богатую палитру. Щедрой рукой вброшены краски в дивный парковый уголок: ржаво-коричневая, алая, ярко-жёлтая, охристая всех оттенков. Они вспыхивали, искрились в лучах внезапно проглянувшего солнца. Под ногами упруго пружинили грунтовые дорожки, перекатывала воды стылая Раменка. Большой мир был где-то далеко-далеко, а здесь только размеренный покой, охапки листьев, да короткое счастье на одну неделю с Андрюшей.