И другой вопрос терзал его: как? Каким образом? Что происходит с моим телом, когда я преодолеваю пространство, и как можно ничего не чувствовать? А почему заживляются раны? Какие изменения протекают в клетках, когда я, идеально отдохнувший, просыпаюсь у себя дома? Вопросы, вопросы… Но шли недели, месяцы, и он успокоился. Какая разница? – подумалось. Чудо совершается, и это важнее всего, а как оно происходит, так ли существенно? Ведь главное в другом: не потерять эту связь, подниматься каждую ночь, чтобы успеть сделать как можно больше.
Лекарств не было, важнейших препаратов – тоже, но он обматывал себя пакетами с бинтами и так проносил стерильный перевязочный материал. Намазывал толстый слой мази – и опять проходил, а потом аккуратно снимал мазь и собирал в шкатулку. Всё, что мог, на что хватало фантазии и предприимчивости, делал.
На земле руки стали увереннее, твёрже: опыт прибавлялся немыслимыми темпами. Конечно! В больнице, в лучшем случае, две операции за день, а там за одну ночь – пять-шесть!
Походы следовали один за другим, и врач шёл за войском, не отставая, появляясь каждую ночь в том месте, где располагался стан. И лишь в те редкие дни, когда чувствовал себя неимоверно усталым или прихварывал, позволял себе немного расслабиться. «Сегодня беру выходной», – говорил и засыпал на всю ночь, и спал спокойно, без снов.
«Так значит, уже пятнадцать. Тогда тоже была осень, только холоднее. Помню-помню, я всё время мерз, пока Адамар не прислал мне меховой плащ с «королевского плеча». Сейчас намного теплее: что, здесь тоже климат меняется?» – он улыбнулся. И вернулся к мысли о Светлане. Как её провести? И как всё объяснить?
Спустившись к стану, миновал первую зону охраны и пошёл вдоль шатров. Завидев высокую фигуру врача, часовые поднимались с мест. Игорь не выносил угодливости, а потому простое внимание этих солдат было ему намного приятнее, чем льстивая физиономия Хранителя чемоданчика. Многих он знал, особенно ветеранов; пожалуй, не было ни одного, кто не прошел бы через его лазарет за все эти годы. Бесконечные ранения, колотые, резаные, кровоточащие, часто загнивающие раны. Его скальпель прикасался к истерзанным телам, руки резали, сшивали, латали. Он не помнил имён, но, как ни странно, помнил глаза. И во всех – надежда: доктор поможет. Мог ли он теперь, когда намечался новый поход, подвести этих людей?