– А вторую половину?
– Я ещё не видел твоего укреп-гнезда, – сказал я. – Может, ты мне здесь просто уши трёшь.
– У меня муж ревнивый, – заупрямилась она.
– Если твой рассказ не будет подтверждён другими свидетельскими показаниями, – пригрозил я, – то твои сто баксов так сотней и останутся.
Такой поворот дел её не устраивал:
– Ладно, чёрт с тобой. В конце концов, с меня не убудет.
Не знаю, что она имела в виду под этими словами, но через десять минут мы уже подъезжали к её кирпичной пятиэтажке.
И дом, и подъезд требовали ремонта. В воздухе витал тот особый неистребимый запах, который по прошествии определённого количества лет неизменно пропитывает подъезды многоэтажных домов.
Женщина открыла квартиру и, прежде чем войти, подбородком указала на дверь слева:
– Вот там они и упражнялись.
Коричневую металлическую дверь соседей без болгарки было не взять. Впрочем, снимая квартиру, Смирнов вряд ли задумывался о таких деталях.
Впустив меня в прихожую, девица глянула на себя в зеркало и поинтересовалась:
– Ну что, достаточно для принятия решения, или будешь отпечатки снимать?
– Путем телать праферка фаш такумент, – старательно коверкая слова, произнёс я.
Она повернула ко мне ошарашенное лицо:
– Ты это что, серьёзно?
– Любовь приходит и уходит, – сказал я, – а паспортный режим всегда даёт возможность воскресить необходимые для следствия детали.
– Может, мне ещё и анкету заполнить? – ехидно предложила она.
– Если ксива окажется фальшивой, то придётся поработать и над анкетой, – не исключил я.
Едва сдерживаясь, чтобы не послать меня куда подальше, (господи, сколько же нас там уже перебывало?!) женщина нырнула в комнату и через минуту появилась с паспортом, держа его перед собой, словно икону.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Ташлыкова Анна Фёдоровна.
Я внимательно ознакомился с документом. Меня интересовали только данные. Всё совпадало.
– У следствия больше нет вопросов, – сказал я.
Женщина забрала паспорт и, скрестив на груди руки, торжествующе улыбнулась. Я бы здорово удивился, если узнал, что она считает свой поступок верхом добродетели. Я достал бумажник и дал женщине ещё сто долларов. То, что она рассказала, стоило таких денег.
– Надеюсь, что в суде твоя версия не будет здорово отличаться от первоначальной! – сказал я.
– За триста зелёных, – ухмыльнулась она, – я бы могла придумать для суда и более убедительную историю.