А и понесла я, душа моя N.! Но выкинула. И как! Боже! Дурно мне стало на балу. Увел меня муж оттуда, на сей раз не от ревности. Пушкин думал, что умираю. Но прихожу в себя, слава Господу. Да не идет беда одна, как няня говаривает. Родители Александра нас замучили. Все прожили, долгов наделали. Пушкин решил взять в руки имение и отцу содержание назначить. И брат его Лев хорош! Нет этому конца. Сестры мои страдают от Маминькиных капризов. Следует мне ехать туда. А чем помочь?
Пушкин, Пушкин! Ревнует меня к Его Величеству, а сам влюблен в Ее Величество, хоть и старушка она. Сколько ей лет? 35 или 36? Надо тетушку попытать. Тетушка моя милая! Пушкин любит ее, пожалуй, не меньше, чем я. В халате ее принимает. Она, детки и Пушкин, когда не в тоске да находит время со мной беседовать, вот суть мои отрады душевные. И балы. Забываю нужду, печали.
Без писем моих Вам, любезный друг мой, не знала бы я, с кем и поговорить по душам. С тетушкой беседуем мы о делах семейных, о деньгах, о нарядах да о знакомых. С Вами более говорю о том, что на душе моей.
…июня 1834 года
…как давно я собиралась навестить родных, да недоставало денег на далекое путешествие с детьми и слугами, но нашлись наконец. Как оправилась, так сразу и поехала. Повидалась с сестрами и с братом Дмитрием. Они приехали из Полотняного в Москву, дабы встретить нас. Пасхальные праздники провели все вместе! Только Папенька душу мне огорчает болезнью своей давней. Маминька в Москву не приехала, ибо она в размолвке с сестрами. Александр позволил мне с детьми навестить ее в Яропольце, хоть и потребовались дополнительные расходы, хоть и опасались мы привычных семейственных сцен, а рада я, что повидалась с нею после трехлетней разлуки. Слава Господу, вовсе не ссорились, а, напротив, мило ворковали с пару недель.
Все бы чудно! А уж не так, милая N., как в детстве. Тогда Маминька мне и вовсе Богиней представлялась, хотя и строгой, о непослушании мы не помышляли, молились, учились. Что знала я о жизни?
Ныне сама я – мать и жена – словно иными глазами все увидала. И разумею: строгости Маминькины от ее тоски, от одиночества, от неудачи всей женской жизни, оттого и Папеньку бедного удалила от всех по стыдной его болезни. Все недовольство на нас направила. Мыслит себя обделенной, находя утешение в религии столь яростно. Без растворения в Боге, а в служении ему постоянном.