– право слово, долгие, я же очень устаю, да и лень мне, однакожь.
Ты предаешься мне нежна, без упоенья
– мне трудно все же понять, как я ни стараюсь, в чем смысл любовных утех. Рождаются дети, вот разве смысл.
Стыдливо холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему.
– Но мне же больно поначалу. Разслаблению так и не выучилась. Да и грешны сладострастные осязания, ей-Богу…
И разгораешься потом все боле, боле —
И делишь, наконец, мой пламень поневоле.
– Пламенный мой Пушкин, да, а что такое пламень во мне – неведомо. Пламень! Право, он преувеличивает. Разница в росте все же не столь удобна в постеле.
Да полно, обо мне ли? Не об А. К. ли?
Признаться, друг мой, я обожаю Царское Село, мужа и весьма довольна своею жизнью. Здесь спокойнее и приятнее, чем в Москве. Мы не держим экипажа и гуляем. Я занимаюсь домашними делами, пишу письма, вышиваю, читаю. Александр сочиняет. Если бы не история с трехдневным его отсутствием, когда он разговорился с дворцовыми ламповщиками и добрался с ними до Петербурга, забыв обо мне, то наша жизнь здесь есть идиллия, если сравнивать с моим пребыванием в Маминькином доме. Хотя и Александр весьма раздражителен! Но незабвенная мисс Томпсон так учила меня: count your blessings.
…октября 1831 года
Писала ли я Вам, божественная N., о том, что с начала июля наша тихая идиллия в Царском оказалась потревоженной. Из-за карантина сюда переехали Их Величества со двором. Я не могла уже спокойно прогуливаться по саду. Знакомая фрейлина сообщила мне, что Их Величества желали узнать час, в который я прогуливаюсь, чтобы меня встретить. Я была в смущении, поэтому стала было выбирать уединенные места для прогулок.
Однакожь в конце июля мы с Александром не избежали встречи, и Государыня назначила мне день явиться ко двору.
Вовсе не находила я особой прелести в том, что в Царском Селе стало шумно по переезде двора. Окна нижнего этажа стали мы занавешивать. На дороге у дома то и дело стучали лошадиные подковы. Да и экономии нашей пришел конец, все вздорожало. Его Величество едва ли не нарочно проезжали по нескольку раз мимо наших окон, а на балу спросили меня, отчего у меня всегда шторы опущены. Оттого и опущены, чтобы никто не заглядывал в окна.
Нас посещала фрейлина Россет, когда не дежурила при дворе. Иногда мы вместе шли с ней наверх, к Александру, слушать сказки, кои он сочинял летом. Чаще же она шла к нему одна. При жаре наверху он сиживал в халате без сорочки, а иногда раздевался чуть ли не до наготы. Немудрено было бы застать его там в таком виде. Я посылала узнать, можно ли войти. Сердце мое мучительно трепетало, оттого что они без меня подолгу беседовали.