«Мы приехали в дождь, – подумал он, – и мне этого хватило. Если подумать, то мои последние два года были такими же серыми, как эти тучи. Так что все, хватит. Я хочу солнечных и счастливых деньков, как в детстве».
Он посмотрел на старую пишущую машинку, с трудом уместившуюся на полке с книгами.
«Я ведь был счастлив в детстве?» – спросил он скорее ее, чем себя. Но она не могла ответить ему. Впрочем, как не мог ответить себе и он сам.
«Наверное был. Все дети бывают счастливы, хотя бы иногда».
Но потом он взглянул выше в серую пустоту между книгами и полками и почувствовал, как по его спине прошелся холодок.
«Неужели я вчера действительно это видел? – подумал он. – Но что? Что я видел? Темноту в том месте, где она должна была быть? Или то, что мне показалось? Да, показалось, что она…»
Он выдвинул стул и сел за стол. Потом взглянул на свои руки, на обе манжеты серой рубашки, перевел взгляд на саму рубашку с расстегнувшимися пуговицами на животе, и остановил взгляд на черных спортивных штанах.
«А ведь я даже не разделся. Запрыгнул в кровать сразу, как выключил свет».
Он осмотрел комнату: серость в углах, под столом, между полок и под кроватью. Все было так как и должно было быть. Никакой контрастной черноты вместо теней. И она не пуль…
«Стоп. Я устал. А перед этим упал и мог удариться головой. Я словно ребенок, поверил, что тени могут быть живыми».
Но он знал, что не думал о них, как о живых. И в тоже время ему показалось, что они вовсе и небыли тенями.
Антон улыбнулся и откинулся на спинке стула, поднимая взгляд в потолок.
«А ведь было интересно, почувствовать себя ребенком, – подумал он. – Хотя, этой ночью страх темноты совсем не показался мне интересным. Совсем, совсем не интересным».
Улыбки больше не было на его лице, но в душе появилось легкое волнение.
«А ведь мама всегда говорила, что монстров не существует, и под кроватью никто не живет, – подумал он. Волнение усилилось. – Мама».
Он встал и вышел в кухню.
В голове проступила взвесь из не оформленных неизвестных мыслей, которые пытались сформироваться в идею, в какое-то действие. С такой взвесью он часто садился за начатую рукопись, еще не отдавая себе отчета о том, что он сможет написать, не зная дальнейших событий создаваемой им истории. И только спустя какое-то время (иногда минуты, иногда больше), он начинал писать. Хотя, часто ему приходилось просто вымученно выдавливать из себя хоть какие-то строчки. Но самым главным было – начать.