И все же что-то внутри него готово было откликнуться на это имя. Вот только оно было глубоко и за пределами его воспоминаний.
Антон вновь почувствовал липкую паутину, окутывающую его с головы до ног. И паутину эту плела своим неприязненным взглядом библиотекарша. Он подумал, что если бы ее глаза умели прожигать дыры, то он бы сейчас походил на решето.
По телу пробежал озноб.
«Пора выметаться отсюда, – подумал Антон. – Эта тетка и мертвого из гроба поднимет, если так же будет на него смотреть».
Выходя, он взглянул на свои часы и отметил, что довольно долго просидел с подшивками. Стрелки на его наручных часах уже давно перевалили за полдень, подбираясь к двум часам. Следовало торопиться. За завтраком Дина почти ничего (вообще ничего) не съела и к этому времени должна была хорошо проголодаться, да и он сам чувствовал, как его голодный желудок начинает нервно ворчать.
Добравшись по Советской улице до центра города, он отметил, что за весь путь (включая от дома до библиотеки) ему не попалось ни одного сетевого супермаркета. И покрутившись на пересечении Советской и Некрасова, он зашел в ближайший увиденный им магазин.
Вернувшись домой с двумя большими пакетами, он застал Дину возле телевизора. Она крутила, поднимала и перетаскивала домашнюю антенну то влево, то вправо.
– Два канала! – раздраженно проговорила она. – Это не смешно.
– Ну, кабельное до сюдова еще не добралось, – улыбнулся Антон и прошел на кухню.
– И что еще до «сюдова» не добралось? – несколько язвительно спросила девочка.
– Супермаркеты, – произнес Антон, вспоминая, что ему пришлось зайти в четыре разных магазина, чтобы купить все необходимые ему продукты.
Первым делом он подошел к кухонной плите и глубоко вдохнул.
Запах был. Несомненно. Он его почувствовал еще в первый день. Ненавязчивый, смешанный с запахами сырости, ветхости и необжитости дома. Сначала он показался ему приложением к тому, что следовало изменить и обустроить в новом доме. Потом напомнил, что стоит периодически проветривать кухню, особенно перед тем, как зажигать плиту. Но все это продолжало оставаться ненавязчивым – частью примеси внутреннего климата старого строения. И только теперь он начал улавливать яркий, совершенно отделенный от всего запах. Запах, не способный еще в такой малой концентрации довести даже до головокружения, но уже звенящий нотками предостережения. Запах, который двадцать четыре года назад каким-то образом не почувствовали его родители. Запах газа, уложившего двоих взрослых прямо посреди кухни.