— Слышь, братское сердце, ты сам-то эти словесные кружева
плести не заманался? Я парень простой и конкретный. И хочу получить
простой и конкретный ответ на свой вопрос: где и что надо делать? А
нет — иди на хер!
— Тише, тише. Незачем так волноваться. Хорошо, вот тебе
ответ: надо будет в горах учить молодых парней тому, что ты знаешь
сам. За очень, — он специально выделил голосом последнее
слово, — хорошие деньги.
Ага, вот даже как, да ты, похоже, меня в инструкторы к боевикам
вербуешь! Ну, держись! Резко, не обращая внимания на резанувшую
порезанный бок боль, я вскакиваю с нар и сгребаю «нанимателя» за
ворот.
— Ах, ты ж, сучонок! — шиплю я ему в лицо, брызжа
слюной от ненависти. — Да я таких, как ты и твои «серьезные»,
уже пятнадцать лет давлю! А ты мне?.. — я аж задыхаюсь, не
найдя нужных слов. — Удавлю, падаль!!!
«Миролюбивая артель» дружно подрывается на выручку своему
начальнику.
— Стоять, уроды, а не то я ему шею сверну, как
куренку! — рявкаю я, ставлю бригадира «артельщиков» живым
щитом между собой и ими.
— Охрана! — визжит он во весь голос. —
Убивают!
Дверь распахивается. В камеру вваливаются двое широкоплечих
молодцов с автоматами в руках.
— Стоять! Замерли оба!
— Парни, да вы знаете, что эта сволота мне
предложила? — выдыхаю я.
— Нам ваши разборки до одного места! Отпустил его, я
сказал!!! А сам заткнулся! Оба, быстро, мордой в стену и руки в
гору! — рявкает один и вскидывает «калаш».
Предохранитель снят, патрон тоже, скорее всего, уже в
патроннике. Да, спорить в такой ситуации не стоит. Выдернут на
допрос, там я «вломлю» господина вербовщика. Авось, зачтется.
Выполняю приказ и боковым зрением вижу, что горе-вербовщик замер в
такой же позе, что и я, несколькими метрами правее.
— Так, — слышу я за спиной все тот же голос, —
здесь оставлять его нельзя. В лучшем случае приключится труп. В
худшем — несколько. А повесят все на нас с тобой.
— Так давай его в карцер, — отвечает второй
охранник, — и повод есть — нападение на сокамерника.
И уже поздней ночью, когда я, стуча от холода зубами, сидел в
тесном бетонном мешке карцера, сквозь приоткрывшееся на мгновение
отверстие «кормушки» я услышал чей-то незнакомый голос:
— Ты правильно сделал, что не поверил этому кафиру*, он не
наш, он «наседка». Держись, мамелюк.
Спасибо за информацию, блин, а то я сам не догадался! Одно
интересно, а кто этот таинственный «доброхот»? Еще одна «подстава»
или в здешней контрразведке действительно завелся «крот»? И что
такое «мамелюк»? Слово-то знакомое, слышал когда-то, но вот что оно
означает, и почему его применили по отношению ко мне?