Я попытался представить себе, что же творилось тогда в степях за
Волгоградом. Нескончаемые колонны беженцев, забившие все дороги.
Легковушки, грузовики, автобусы, толпы идущих пешком, волоча за
собой впопыхах собранный скарб. Армейскую технику, прущую по
обочинам, а то и прямо по полю, благо проходимость позволяет.
Крики, плач, мат, выстрелы. Сметаемые обезумевшей от ужаса толпой и
танками хлипенькие милицейские карантинные кордоны. И ведь,
главное, что молотить артиллерией по дорогам — малоэффективно.
Скорее всего, им обещали лекарства и горячее питание. Обещали
помощь и спасение. Обещали жизнь. Организовывали какие-нибудь
«временные эвакопункты» или «фильтрационные зоны». А уже по ним,
забитым сотнями тысяч живых людей, наносили массированные удары
такой мощи, что земля плавилась в шлак и стекло, а сталь и
человеческая плоть горели с одинаковой легкостью, будто бумага.
Мля! Фантасмагория какая-то! Безумие…
— Твою ж мать… Прости, конечно, но как же ты с этим
живешь?
— Вот так и живу. А генерал, что тот приказ отдал, после
того, как ему доложили об исполнении, вышел в соседнюю комнату и
застрелился…
— Значит, человеком был, земля ему пухом. С таким грузом на
совести только полная мразь дальше жить смогла бы. Выполнить приказ
— это одно, солдат приказы выполнять обязан, не раздумывая. А вот
отдать… Тут спрос иной, и ответственность иная. Ладно, давай о
другом, а то, похоже, растравил я тебе душу…
— Да ладно, переживу. Хорошо, давай о другом. Что
интересно?
— Все. И здешние дела, и про турков.
— Со здешними делами все несложно. Как Москвы не стало, так
все тут сразу уяснили, что дотаций никто больше не пришлет и что
работать придется самим. Причем работать много и в поте лица. Очень
многим это не понравилось. С ходу нашлась целая куча тех, кто враз
вспомнил о славных традициях не менее славных предков-абреков.
Рамзан какое-то время пытался удержать всю эту беспредельную
вольницу в узде. Неудачно. А как в тринадцатом году его убили, так
вообще черт знает что началось. Знающие люди говорили, сильно
похоже было на начало первой кампании, только гораздо быстрее и
страшнее. Моральных ограничителей-то ни у кого давно не было, зато
оружия на руках было полно. Небольшие российские базы вырезали
почти мгновенно…
Увидев мою напрягшуюся рожу, Костылев понял, что явно сказал
лишнее.