— Ты извини, что спрашиваю, — вновь начинает
Убивец, — но что бы ты в таком случае назвал «прибыльным»?
— Вот если б я сюда приехал на «Лендровере-Дефендере» с
АГСом «тридцаткой» на турели и с «шестьдесят девятым» ГАЗоном на
буксире, вот это было бы прибыльно.
Наемники дружно заржали над удачной, по их мнению, шуткой.
— И чего гогочете? — громко интересуюсь я, обводя
парней пристальным взглядом. — Я, между прочим, абсолютно
серьезно. «Ровер» пришлось за Сержень-Юртом заминировать и бросить,
он уже не на ходу был. АГС снять не успел, погоня на пятки
наступала. А «козлика» бородатые прямо перед КПП в Аргуне из НСВ в
металлолом искрошили. Правда, мне от них в наследство армейский
«уазик» достался, но его в процессе наследования помяло сильно, я
его в ремонт сдал.
Смех, словно по мановению волшебной палочки, опять стихает. До
народа, похоже, дошло, что я абсолютно серьезен. Такими вещами тут
не шутят.
— Слушай, Чужой, если не секрет, что ж там за «неприбыльное
личное дело» было, что с него в таком виде возвращаются? —
спрашивает кто-то из толпы.
— Не секрет, парни, — хмуро отвечаю я. —
Товарищей боевых похоронить нужно было.
Лица вокруг сразу становятся серьезными. Что такое бросить без
погребения на поле боя тело друга, тут понимают хорошо.
— А это? — глядит на груду оружия у себя под ногами
Толя.
— А это, Анатолий, им вместо тризны. Был, говорят, и у
славян такой обычай: на могилах воинов их врагов в жертву
приносить. Чтоб те им в загробном мире рабами были. Жаль
только, — вздыхаю я, — много их, товарищей моих, там
полегло, почти восемьдесят человек. А этих всего шестеро, ну, еще у
«Ровера» двоих-троих «эфками» побило. Рабов на всех не хватит…
— Восемьдесят?! — Костя снова изумленно почесывает
бровь. — Что-то не припомню я такой крупной операции. Это
когда ж было?
— Не могу тебе этого сказать, Костя. Да и не обо всех
операциях потом известно становится, о некоторых только через много
лет узнают, а об иных — вообще никогда.
— Что да, то да, — соглашается Убивец. — Ладно,
давай так, сейчас парни тебе помогут все до комнаты донести,
приведешь себя в порядок, отдохнешь, выспишься. А с утра у нас с
Кузьмой к тебе серьезный разговор будет.
— Договорились, — отвечаю я.
Минут через сорок я спускаюсь вниз, вяло, без аппетита ужинаю. С
предложениями о «проставе» ко мне никто не пристает. Услышав о
восьмидесяти погибших, которых мне пришлось хоронить, народ сделал
вывод, что состояние мое к празднику не располагает. Я сам подошел
к Кузьме и попросил его налить всем за мой счет водки. Парни и тут
все поняли правильно — пили стоя, не чокаясь и не произнося тостов.
За упокой… А потом снова прошу у Кузьмы гитару. Тяжко мне, душа
разрядки просит, и водка тут не помощник. Да и не любитель я
крепкого алкоголя. Легонько пробегаю пальцами по струнам. Чего б
такого сыграть? И вдруг, пальцы, будто сами, вспоминают мелодию, и
мне только и остается, что начать петь.