Измельчив всю периодику, ураган на моём столе стал утихать, и клочки бумаги начали вращаться медленнее. Подобно крупным снежинкам, бумажные лоскуты, раскачиваясь, ложились на крышку стола и друг на друга, образуя своеобразный сугроб, постепенно создавая очертание города. Я быстро узнал это место.
Москва-Сити. Точные контуры и ровные силуэты известных высоток столицы, сложенные из маленьких лоскутков газетной бумаги. Этот макет походил на творение художника-постмодерниста, чьей целью было показать информационную перенасыщенность современного общества. Стены газетных небоскрёбов пестрили обрывками новостных заголовков, экономических прогнозов, сплетен, а также частных объявлений. Такой экспонат – ну или похожий, во всяком случае, на него – можно было бы встретить на какой-нибудь модной выставке. Но это никакая не выставка, это всё у меня дома, на моём столе, и возникло из настольного смерча. Сумасшествие в чистом виде.
Открыв рот и забыв закрыть его обратно, я разглядывал мелкие фрагменты зданий, приводившие меня в детский восторг, когда Фрейд, склонившись к бумажному городу, указал пальцем чуть выше середины башни «Меркурий»:
– Пожар начнётся здесь.
– Прости, что? – перевёл я взгляд на Фрейда. – Какой пожа…
Громкий хлопок, свист в ушах и белый шум в глазах, словно чистый лист бумаги. Меня контузило. Утратив возможность ориентироваться в пространстве, я не мог разобрать, стою или лежу. Перехватило дыхание, не получалось вдохнуть или выдохнуть. Заглатывать воздух выходило лишь маленькими порциями и то только на пике спазмов. Судорожно пытаясь найти точку опоры, руками и ногами я тщетно размахивал в разные стороны. Началась паника. Удушье вызывало такой ужас, какого я никогда ни до, ни после не испытывал. Я не понимал, где я и что со мной происходит. В тот момент, кажется, я не понимал даже, что я – это я. Всё было очень быстро и при этом бесконечно долго, а вокруг стоял туман, туман ужаса. Если мне и представлялся когда-то конец моей жизни, то это было в тёплой постели с кружкой свежезаваренного чая и флешбэками из жизни, напоминающими видеопрезентацию. Теперь же, если ты меня спросишь, как выглядит лик смерти, я опишу его как этот самый туман.
К счастью, белый шум начал сереть, и сквозь него ко мне пробивались силуэты людей, походившие на тени, едва отбрасываемые от тусклой свечи в сумерках. Сквозь монотонный свистящий гул едва слышимыми обрывками до меня начали долетать голоса, принадлежавшие этим теням: