Ё!!!– заорал хрипло Чалый.– Он же его ухайдакал напрочь! Или захлебнулся Петро грязью. Ну, твою же метель-пургу!
Он скинул фуфайку, воткнул её агроному под голову и стал сверху, скрестив ладони, рывками вдавливать ладони в тело, в сердце. Прошло две-три минуты и Чалый, здоровенный лоб весом под сто, уже начал вырубаться. Ему казалось, что массирует он уже полчаса, не меньше. Серёга пятиэтажно выматерился и со всего маху двумя руками из положения стоя обрушил руки и весь свой выдающийся вес на грудь Стаценко Петра, соседа своего. Дом у них напополам был разделен. Входы с торцов. Жили так уже лет восемь. Дружили по-людски. А тут, не дай бог, помер! И людей-то не останется, с кем без опаски про всё можно разговаривать.
И вот тут, после массированного налёта на тело, изо рта и носа Петькиных вылетел стон вместе с глиной, слюной и кровью. Он судорожно забрал в себя чуть ли не весь воздух вокруг них, потом стал дико кашлять и блевать. Серёга перевернул его на бок и сел рядом ждать. Где-то минут через пятнадцать Петьке стало легче и он с трудом сел задом на край ямы.
– Это чего я тут? – спросил он сквозь кашель сам себя. – А-а-а! А этот козёл где, Артемьев, падаль? Я ему глаза сейчас выгрызу! Где Игорёк, мразь!?
Ну, Серёга Чалый понял, что уже можно тело доставлять домой, взвалил на горб небольшого размером Стаценко и понёс его к их дому. Недалеко. Может, километр всего.
– Идиота этого, Игорька, завтра заберём. Пусть спит покедова. Фуфайку – тоже завтра. – Серёга Чалый ещё что-то бормотал непонятное и самому, скользил, запинался, но фонарик держал крепко и потому шел ровно, уверенно. – Завтра, завтра всё порешаем. Всё по буковкам разберем.
Было за полночь, когда в луче фонаря мелькнул темными стёклами и дорожками, засыпанными гравием, их дом. Не родной, конечно. Но свой.
Жена Ирина спала уже. Вовка с Наташкой тоже. Лампочки выключены были во всех трёх комнатах. И понёс Серёга агронома в его квартиру. Сбросил его на крыльцо аккуратно, чтобы грязь на него не попала, и не без труда распечатал по очереди все пять Петькиных карманов, как сургучом скреплённых ссохшейся на ветру глиной. Ни в одном ключа не было. Дернул замок навесной, вставленный в дырку между двумя скобами, вбитыми в дверь и в косяк. Дуга замочная раскрылась и страж дома свалился рядом с агрономовской головой.