Прислуживали в доме «10 невинных и полудиких горничных и, по крайней мере, 12 косолапых, совершенно уже диких лакеев». Кроме того, штат прислуги включал экономку, барскую барыню, кухарок, повара, кучеров, конюхов и пр.
Как только начинал таять снег, собирались в подмосковное имение «Воскресенское, отстоявшее от Москвы на 25 верст. Описать Воскресенское трудно. Оно осталось в моей памяти, как оазис в пустыне, как Эльдорадо, как блеск маленького земного райка», – продолжает Евгения Тур. «Попытаюсь описать его вам таким, каким, говорят, купил его мой отец в первый год своей женитьбы, таким, каким я помню это имение в мою молодость и детство. Въезжая в имение, вы ехали по широкому [настоящему из щебня] шоссе, [устроенному моим отцом]. Направо вырисовывалась при самом въезде старинная, белая, небольшая каменная церковь. За нею, отделяя ее от сада, находился зеленый овраг и через него – мост из белого камня. За мостом с одной стороны – деревянный домик с зеленой крышей, больница, а с другой – березовая роща. Потом опять вниз, и по сыпучему песку скатишься к реке… Круча была взаправду круча, и спрыгнуть с нее было небезопасно, несмотря на сыпучий песок. Барский двор стоял в глубине полукруглого двора. За ним тянулся Итальянский сад с липовыми аллеями, темными и сырыми, и с широкой аллеей перед самым домом посредине из берез. Березовая роща, как и весь остальной сад, примыкала к реке. За Итальянским садом направо раскинулся великолепный, веселый, роскошный Английский сад, с огромными лугами и довольно большим длинным прудом посредине[3]. Различные деревья украшали его; на краю сада – огромный серебристый затон, над которым была поставлена зеленая скамья. Вообще скамей было вдоволь. Мать моя любила Английский сад и с особенной любовью занималась им. Он примыкал одною стороною к речке, другою – к оврагу, отделявшему церковь, шедшему к Итальянскому саду и к Воскресенской Швейцарии. С другой, [левой], стороны Итальянского сада находились оранжереи, теплицы и грунты: им не было числа. Я забыла гордость моей матери. У ней поспевали вишни в марте, персики в феврале, ананасы в январе, у ней цвели все растения Юга, громадные кактусы (cactus grandiflora), пионные деревья, магнолии величиною с небольшую березу и [злаки] всех пород; словом, в ее теплицах нашлись бы все редкие растения любого ботанического сада. Если мне поможет память, я скажу, что теплиц и оранжерей было не менее восьми или десяти. Всякий подумает, какое надо состояние, чтобы содержать и развивать все это при русском климате, но в то время думалось иначе: “У меня садовники свои, – говаривала мать моя, – заняты нашим лесом, а [в феврале] к Пасхе я продам фруктов Слоеву (известный купец, торговавший в рядах близ Василия Блаженного фруктами) на верные тысячи рублей и больше (тогда считали еще на ассигнации). Тысячи не безделица, а мы продаем только лишние фрукты и оставляем для себя вволю персиков, и вишен, и земляники”».