Может, она и есть где-нибудь. Может быть, мама думает, что эта троллья пещера – только временное явление.
Элеанора надеялась, что и Ричи – только временное явление.
На дне сумки лежала коробка. Когда Элеанора увидела ее, сердце забилось в два раза быстрее. Ее дядя из Миннесоты был членом клуба «Ежемесячный фрукт» и на каждое Рождество присылал что-нибудь этакое. А Элеанора с братьями и сестрой всякий раз чуть ли не дрались за коробку из-под него. Глупо, да. Но это были отличные коробки – прочные и с красивыми крышками. Та, которую Элеанора сейчас держала в руках, была из-под грейпфрута. Малость измочаленная по краям…
Элеанора осторожно открыла коробку. Все было на месте – ее канцелярские принадлежности, ее цветные карандаши и маркеры «Prismacolor» (еще один рождественский подарок от дяди). Здесь же лежала стопка рекламных открыток из торгового центра, до сих пор пахнущих дорогими духами. И ее плеер… Никто его не тронул. Да, без батареек, но все же он здесь. Ее плеер. Иначе сказать – шанс услышать музыку…
Элеанора прижала коробку к лицу. Та пахла «Шанелью № 5» и карандашной стружкой. Элеанора вздохнула.
Она осмотрела все свое новообретенное имущество, но понятия не имела, что с ним теперь делать, – в шкафу не хватало места даже для одежды Элеаноры. Ничего не оставалось, как аккуратно сложить книги и коробку обратно в сумку и снова спрятать ее в шкаф. Как можно дальше – на самую верхнюю полку, за полотенца и увлажнитель воздуха.
…А потом Элеанора залезла на кровать и обнаружила в своей постели спящего всклокоченного кота.
– Брысь! – сказала Элеанора, сталкивая его. Кот спрыгнул на пол и исчез за дверью спальни.
ПАРК
Мистер Стезман задал домашнее задание: каждый должен выучить стихотворение. Любое, какое придется по вкусу. Ну, или любое, которое они осилят…
– Вы позабудете всё, чему я вас учу, – сказал он, поглаживая усы. – Всё. Возможно, запомните, что Беовульф сражался с чудовищем[9]. Возможно, усвоите, что «Быть иль не быть…» – монолог Гамлета, а не Макбета… Ну а дальше? Всё это вы забудете.
Он неторопливо прохаживался туда-сюда, обходя ряд за рядом все парты. Мистер Стезман любил такие штуки – театр с круглой сценой. Он остановился возле Парка и, словно невзначай, наклонился, положив руку на спинку его стула. Парк перестал рисовать и выпрямился.