– вера, моя, и ты мне приснилась. волшебно. знаешь, это был момент молодости, на пороге лета. не в его начале, – в его конце. не знаю, сколько лет мне было, но я привык уже грустить в эти недели, несколько недель. и ожидал их, в тоске. она казалась преодолимой, но не была такой явно. всегда наоборот. и вот это, вот оно, чувство и ощущение, что этого не избежать, и ты совершенно не понимаешь, что может тебе спасти. знаешь, живу просто и не открываюсь в своей необходимости быть… и почему-то на качелях, в тумане. мне в жизни попадался такой густой один раз, всего, на сицилии, на склоне вулкана. спустя много-много лет. меня толкает папа. не в смысле, что хочет, чтобы я упал. качели, конечно. и пока я качаюсь, я смотрю и вглядываюсь в детскую площадку прямо передо мной.
– и там я?
– там ты, и горка, тебе по размеру. и тут ты скатываешься… поражаешь меня будто. будто это жизнь с первого взгляда. вдох всей жизни.
спустившись головой на мою грудь, вера очень, очень интимно подложила под часть меня, о которой в рассказе легко забыть, ещё более тёплую часть себя и прижалась грудью чуть покрепче.
– настолько красиво.
после её молвы в комнате вновь восходила тишина, шагами на снегу клода дебюсси, подобная той, которой внимал я до наших ночных разговоров. не только тишина, но теперь и вера оберегали моё настроение.
почему-то, я спросил мой идеал:
– я никогда вслух не интересовался, задевало, задевает ли тебя то, что я говорю «я люблю тебя» нескольким женщинам. и говорил. и не такое говорил, я даже хотел от них… я…
она даже не думала, вступив:
– нет, знаешь, просто мне кажется, я знаю, что ты вкладываешь в эти слова.
после всё мое тело обомлело в изумлении. я чувствовал словно меня обдали теплой моросью.
– золото, тебе не кажется. я люблю тебя.
– помни, наши тела и сердца… – она по-театральному медленно и играючи цитировала мой любимый фильм.
– даны нам всего один раз! – мы смело произнесли это вдвоём довольно громко, так что пришлось приложить палец к губам друг друга, и тоже одновременно. невозможно было не улыбаться. мы не отводили глаза от глаз, смотря на чудо потакания.
– милый, поиграй, если хоть теперь немножко сомневается. у тебя получается. сыграй для меня любую жимнопеди. или что-нибудь ещё красивее.
я неспешно поцеловал ее, укрыв нас нешироким пуховым одеялом. и когда мы принялись друг за друга со всей верностью, со знающей эти голые тела вдоль и поперёк жертвенностью, мы не выдумывали перехода от невинности к вине. мы занимались настоящей любовью, боком. объятие её я запомнил на всю жизнь, а проникания были настолько естественными, что я остался всего при одной мысли: мы были созданы для этого.