Федя как раз закончил выкладывать из пней нижний ряд-фундамент праздничного костра, когда я и сам принял гостей, в отличие от камневских, абсолютно нежданных.
Я уж отмечал, что мое бегство осталось почти без внимания. Прощальное письмо в академических кругах было воспринято как должное. Как будто балласт сбросили. Тот факт, что я все-таки продолжал, хоть и дистанционно, руководить главным, по моему мнению, своим детищем – обществом ненасилия – превращало мой исход для многих в чисто пространственную формальность.
О месте своего проживания я никому не сообщил. Однако вычислить его по каким-то IT-данным специалисту не представляло труда. Вот только таких специалистов в моем окружении не было. Специальным службам я на тот момент был неинтересен. Чокнутый профессор, все бросивший ради того, чтобы жить в лесу в бане-бочке и работать в деревенской школе простым учителем – вот кем я был для всех. Интерес, который мог возникнуть к моей персоне, мог быть исключительно психиатрическим, но точно не юридическим. Что до родных, то реакция жены, оставшейся в городе, была прогнозируемой. Более других информированная о моих намерениях, она, конечно же, поддерживала на словах мою идею, но с самого начала я не тешил себя иллюзией, что она отправится со мной. Честно говоря, я этого и не хотел. Супруга была много моложе меня и насквозь бомондного типа женщина. Три спектакля и три выставки в неделю – необходимый минимум для поддержания ее душевного тонуса. К этому добавлялись концерты взамен, а чаще вдобавок к спектаклям, и почти ежевечерние «тусы» (так она их называла) с бесконечными околохудожественными разговорами, изредка перемежаемыми сентенциями о судьбе несчастного народа, о котором никто из присутствующей интеллигентщины не имел ни малейшего представления. А если кто-то и сталкивался с «несчастными» в подъезде или на улице, на такой случай имелся надушенный шанелью платочек и темные карденовские очки.
Чем конкретно занималась моя жена, я спустя двадцать лет совместной жизни так и не понял. По образованию она была не то архитектором, не то дизайнером, но вся ее деятельность в этих направлениях сводилась к бесконечному ремонту в нашей (и только) квартире. По крайней мере, в одной ее части он шел постоянно. Если же ремонт по каким-то причинам (о, чудо!) вдруг замирал, то дизайнер переключалась на мебель и посуду, которые переставлялись и перекладывались с места на место по только ей известным причинам и плану.