Рассказывал Агенор охотно, но весьма сумбурно, чему весьма способствовал второй заказанный им кувшинчик. Лишь о Первосвященнике он отзывался весьма осторожно, пока дело не дошло до третьего кувшинчика, заказанного заинтересованным Публием. Этот третий кувшинчик был опустошен едва наполовину, когда Агенора окончательно развезло, он потерял всякую осторожность и начал вести весьма неосмотрительные, хотя и довольно бессвязные речи. Своего господина, Менелая он тут же, ехидно подхихикивая, назвал "прожженным интриганом", невнятно упомянув какого-то Онию, которого Менелай "ловко подставил". Покончив с Первосвященником, он принялся за царя, который по его мнению, "перегибал палку".
– Плавно надо действовать, осторожно – бормотал он – А наш базилевс привык к кавалерийским наскокам и выйдет ему это боком в один прекрасный день, уж поверь мне. Ты-то чужестранец и тебе не ведомо, а ведь многие еще помнят рассказы про Александра и его уважение к а нашей вере. Неа, я вовсе не против вашего Зевса, он классный мужик и молнии мечет ловко. Но не столь быстро надо, постепенно. Мы ведь и так наполовину эллины, взять хоть наши имена. Вот, к примеру наш хозяин, почтенный Доситеос… Клянусь задницей Афродиты, что при рождении его назвали Йонатан3.
Высказав все это, из чего Публий не понял и половины, его собеседник уронил голову в объедки и захрапел. Подошедший хозяин, укоризненно заметил:
– Опять нажрался! Таким разбавляй, не разбавляй, все едино. Ему лишь бы найти кого-нибудь, кто будет слушать его бредни. И как только его держат при Храме?
Продолжая убирать со стола, он заметил:
– Хотя, если по правде, он не вовсе дурак и кое-что из его речей не мешало бы услышать и нашим правителям. Думается мне, что ох как не к добру, подался базилевс в Храм, да еще и с таким серьезным эскортом. Как бы не было заварушки.
Доситеос получил свое два обола и, подхватив бесчувственного Агенора под мышки, поволок его куда-то вглубь помещения, ворча себе под нос:
– Имя мое тебе не понравилось, а сам то? Агенор хренов. Да и хозяин твой не лучше, Менелай он, видишь ли.
В это время наверху, в иудейском городе послышался нарастающий шум, превратившийся, постепенно, в непрерывный вой, подобный волчьему, воющий с то нарастающей, то немного затихающей силой. Там, наверху явно что-то происходило и Публий вопросительно посмотрел на трактирщика.