Маменька завсегда именно так и наставляла, однако ж Даньке вновь
почему-то жутковато стало. Степка же, глядя на маменьку честными
глазами, пообещала вести себя хорошо. Гадание ведь, это же не
баловство, правда? А Даня просто кивнул и быстро отвел глаза в
сторону от стального взгляда матушки. Нехорошее предчувствие крепло
в сердце. Но признаться в этом сестре и отступить? Да никогда!
Надеялся он, что сеструха-непоседа умается да и уснет до полуночи,
но надежды не сбылись.
Только хлопнула входная дверь, как Степанида скоренько метнулась
на чердак и притащила сундучок с бережно хранимыми сокровищами.
Среди них, простых и неказистых, выделялось старое зеркало. Личные
зеркала мало у кого из девчонок были (вещь-то дорогущая!), а такого
не встречалось ни у кого. Зеркальце это было старинное, в
незапамятные времена сделанное, но ничуть не потускневшее, все
такое же блестящее и ясное. Все детальки видны, ни единой
тусклости! А уж обрамление какое! Оправа бронзовая, от времени
позеленевшая, украшенная дивными, искусно сделанными цветами (все
прожилочки рассмотреть можно!), пчелками, жучками, даже огромной
бабочкой. Бабочка крылышки привольно раскинула, прям на зеркальце,
оттого и незаметно было, что с недавних пор трещинка притаилась в
уголке…
Откуда в их семье взялось такое великолепие, никто не знал, но
Степашке оно досталось от бабушки. Умирая, та велела беречь зеркало
как зеницу ока – счастье, мол, оно внучке принесет да богатство.
Данька не верил в предсмертные слова бабушки, но втайне все ж
завидовал сестре – у него самого никогда не было такой старинной и
красивой вещи.
Установив посреди стола свое главное богатство, девочка
приволокла церковные свечи, установив их двумя ровными рядами от
зеркальца. Вслед добавила блюдце с водой – прямо перед зеркальцем
поставила, и надолго задумалась.
Данька же тоскливо наблюдал за беготней сестры, возле окна на
лавке сидя. Ежели та что задумала, то свернуть с намеченного пути
не получится. Как грозу или наводнение. Сам себя в кабалу загнал,
согласие дав. Мальчонка вздохнул и уставился на небо. Сквозь
мутноватую слюду оконца полная луна казалась еще огромнее и более
зловещей. Веяло чем-то потусторонним – святки, время нечисти. Даня
поплотнее закутался в длинную черную душегрею, подбитую
зайцем, и вновь уставился на улицу с надеждой – может чего
интересного произойдет.