Так Усейн поступал с тех пор, как побил главный, мировой рекорд скорости, вначале казавшейся заоблачным даже ему. Но он дал слово, и вокруг собралось так много людей, что всё превратилось из личной прихоти, в вызов данный всему спортивному миру. Все камеры были направлены только на него – единственного бегуна занявшего среднею линию. Он не мог опозорится, только не сейчас. Тогда, он сам не очень понимая почему, опустился на колени перед стартом и расправил ладони на шершавой поверхности беговой дорожки.
В тот момент, он осознал, что между ними существует связь: он спринтер, а она беговая дорожка, созданная для того чтобы по не бежать и бежать как можно быстрее. Не сказать, чтобы он молился, но то что происходило в тот момент, было чем-то очень личным. Чувствуя на себе гнёт камер и тысяч, даже миллионов глаз со всего мира, он понимал, что быть может, это единственное что он может, что это то, для чего он создан, если человек может быть создан для того, чтобы быть самым быстрым. Что он понимал точно, а вернее чувствовал, что в этот момент, есть только он и этот трек. И когда он так подумал, когда он осознавал всё это не только умом, но всем своим телом, он почувствовал, как стадион будто заряжает его через пальцы, наполняя тело энергией какую он прежде никогда не испытывал. Тогда, наполнив лёгкие глубоким вдохом, и сложив пальцы в кулак, чтобы удержать в себе энергию, Усейн кивнул рефери о своей готовности, и заняв позицию, чувствовал, как приходится сдерживается, чтобы не сорваться с места раньше сигнала, жажда расправить накопившеюся энергию.
Тот забег оказался молниеносным во всех смыслах. Едва пересекши линию финиша, мир уже осознал, быть может куда медленнее чем бежал Усейн, что только что, на их глазах произошло нечто невероятное. Рекорд скорости был побит с таким заделом на будущее, что однозначно стал той меркой уникальности, быть рядом с которой даже вторым, уже почётно.
И хотя больше ни на одном из стадионов Усейн не почувствовал той колоссальной энергии что испытал впервые, он продолжил свой маленький ритуал приветствия, впервые оказываясь на новом стадионе.
Но оказавшись на стадионе в Норвегии, и пропитавшись окружающим покоем, Усейн хотя в начале ничего и не почувствовал, коснувшись дорожки, начал серьёзно беспокоится, когда это продолжалось минуту, потом другую, в итоге поняв, что он не только не получил хоть какую-то энергию, но потерял часть своей собственной. И впервые, оторвав ладони от дорожки, ему не хотелось сжать пальцы в кулак. Ведь удерживать было не чего.