– Ну, то что всех застрелили – это ясно. А про револьвер… Не мог же преступник притащить с собой ружье или винтовку? Значит, был пистолет. Выстрелы прозвучали вот так. – Я трижды стукнула по столешнице, стараясь точно повторить услышанные с улицы хлопки. Первый хлопок, небольшая пауза, затем два хлопка почти подряд. – Получается, что пистолет был автоматическим и его не надо было перезаряжать. И потом я слышала, как из револьверов стреляют. У меня папенька офицером был и однажды показывал.
Я не стала рассказывать, что папенька не просто мне показывал, как стреляют, но учил стрелять. К делу это отношения не имело. Да и вспоминать про отца сейчас было не к месту и не ко времени, и так тяжко.
Господин полицмейстер покачал головой. Не то чтобы неодобрительно, скорее удивляясь. Но тем не менее обратился ко мне вновь на «вы».
– Странное, однако, у вас, сударыня, воспитание. Впрочем, ничего предосудительного в том, конечно, нет. Вон как гладко и умно рассказываете, а это важнее. И раз у вас это так хорошо получается, то позволю попросить вас рассказать об убитых. Что вам о них известно, а главное, не случалось ли с ними каких происшествий в последнее время?
– Да я, собственно, господина кассира и господина хозяйственного распорядителя толком и не знала. Алексей Ивановича и увидела-то сегодня вечером впервые за неделю. Так что сказать мне о нем, получается, нечего. Знаю только, что выручку за билеты на сегодняшний спектакль он еще утром в банк отвез. И о том известно было всем. Потому уверена, что никакого ограбления тут быть не может. С Митрофаном Евлампиевичем виделась чаще. Вот с ним происшествие было.
И я рассказала об услышанном разговоре у дровяного сарая и о том нагоняе, который хозяйственному распорядителю учинил с утра наш антрепренер.
– Ну да за такие каверзы никто убивать не станет, – уверенно сказал господин полицмейстер.
Дошел черед рассказывать про Михеича, и тут слезы потекли из глаз сами собой.
– Ну-ну, дочка! Таким молодцом держалась, хоть в гусарский полк записывай! И на тебе! На-ка платок, утри глаза.
Я послушно вытерла слезы пахнущим дорогим табаком и дорогими духами платком и вернула его. Полицмейстер внимательно на него взглянул и удивленно произнес:
– Ты смотри – никакой краски. А смотрю, дочка, на твои глазки красивые и думаю: такие длинные да черные ресницы! Тут без краски дело не обошлось. Ан нет! Вся красота своя.