С тех пор прошла уже неделя, и Тимо своим положением единственного мужчины в доме был чрезвычайно доволен. Так приятно было проснуться в пустой квартире, поваляться в постели, слушая, как дворник за окном лопатой насыпает уголь из привезенной грузовиком большой кучи в ведро и тащит в котельную, потом взять книгу и почитать немного, а встать только тогда, когда проголодаешься. Даже на кухне было приятнее возиться, когда там не было отца, о костыли которого можно было легко споткнуться. Тимо нравилось готовить завтрак, ничего сложного в этом не было, и, что самое главное: ты не зависел от того, что тебе суют под нос, а мог составить себе меню – всему прочему он предпочитал сладкую творожную массу, которую сам смешивал из творога, яиц, сахара и изюма. После завтрака он возвращался в комнату и играл в мяч. Этому предшествовали особые приготовления – он лез в тапочках на кушетку, выпрямлялся, и, собрав все силы, снимал со стены большую и тяжелую картину, изображавшую сосновый лес, чтобы её позолоченная рама больше не пострадала – от ударов мяча та была уже в трещинах. Кушетку он тоже отодвигал, как и обеденный стол. Еще надо было найти резиновый мячик, на что иногда уходило немало времени, потому, что тот был маленький и вечно куда-нибудь закатывался. Справившись со всем этим, Тимо брал из большого ящика письменного стола клетчатую тетрадь, на которой было написано «Чемпионат СССР по футболу», смотрел в таблице, какие команды сегодня встречаются, пел несколько тактов «Футбольного марша», знакомил зрителей с составами играющих команд, и давал свисток к началу матча. Сама игра шла так: он кидал мяч в свободную от мебели стену, и, когда тот отскакивал, пытался его поймать – прежде, чем он попадет по резному буфету за его спиной; буфет тоже вытерпел немало, у одного атланта от ноги даже отвалился палец. Иногда получалось отразить удар, иногда нет – если нет, значит, был гол, и публика восторженно орала.
Так он играл, пока не звонила мама и не напоминала, что пора в школу.
В школу можно было идти двумя путями – кружным или напрямик. Как всякий нормальный человек, Тимо обычно выбирал прямой путь, хотя для этого надо было перейти улицу в неположенном месте, а потом еще перелезть через забор с острыми железными прутьями наверху, о которые он не раз рвал штаны. Бывало досадно, если после всех этих испытаний задняя дверь школы оказывалась закрытой и приходилось тащиться вокруг огромного здания, что, в сущности, обнуляло выигрыш во времени; но Тимо отличался азартным нравом и отдельные неудачи его не смущали. Намного больше его заботило, как высидеть следующие пять-шесть часов – потому что трудно было вообразить что-нибудь более скучное, чем уроки. Читать, писать и считать Тимо умел задолго до того, как поступил в первый класс, к рисованию, пению, а тем более к рукоделию он интереса не питал, а что касается физкультуры, то в мяч ведь можно играть и вне школы. Когда на уроке проходили новый материал, Тимо схватывал всё мгновенно, приобретая, таким образом, и совершенно ненужные знания, например, по грамматике эстонского языка, ненужные, поскольку ошибок в правописании он и так не делал. Самым увлекательным был предмет, недавно из арифметики переименованный в математику, особенно, когда учительница назначала контрольную работу – на решение задачи по алгебре у Тимо уходило целых пять, а иногда даже десять минут; а что делать с остававшимся временем? После сдачи тетради Тимо оглядывался: остальные ученики еще корпели над задачами, ручки двигались от чернильницы к бумаге (шариковых еще не было), промокашки шуршали, слышались сопение и страдальческие вздохи… Приходилось ждать, пока сосед по парте, рыжий еврейский мальчик, в третий раз перепроверит решение – а вдруг куда-то прокралась ошибка? – и с тяжелым сердцем наконец отдаст тетрадь, после чего можно было начать стандартную агитацию – сыграть в морской бой. Рыжий вечно колебался, боялся, что учительница «увидит», и сдавался только тогда, когда Тимо решительно вытаскивал из тетради лист и рвал его пополам – таким образом, следующие минут двадцать были спасены; а дальше?