Они до сумерек ходили по берегу. Иван Николаевич заводил всякие речи, только бы горя не коснуться. Евгения не то слушала, не то думала свое.
По вечерам заходил с церковного двора отец Иван. Фекла Александровна давно к нему приглядывалась, а разгадать так и не могла. Кто его знает, неторжественный какой-то поп, нефигурный. И ручищи, как у мужика. Поп – а сам пашет, косит и дрова возит.
– Труд-то, – посмеивался отец Иван, – наша первая богу молитва. Для благолепия архиереи да монахи поставлены, а у нас, грешных, своих делов много!
Много ли с такого попа для души прибытку?
– Ну, садись, отец, чаевать!
– Благодарствую, Фекла Александровна, грех от чая отказываться!
Вкусен китайский напиток! Вкусен, да дорог: только у дворян и отвести душу. А дома попадья разве что на великий праздник самую малую щепоть запарит.
Отец Иван приступал к чаепитию и обращал к Евгении Андреевне немудрящее слово.
– Жизнь-то, – говорил он, дуя на блюдечко, – по всей земле цветет. И смерть жизнью разрешается. Не нам эту тайну обнять. На том мир стоит, тем и люди живы, не тако ли понимать надобно?
– Еще чашку, батюшка?
– Вмещу!.. А ты, Евгения Андреевна, не тужи. Мы, неразумные, по ушедшим скорбим, а в жизнь шествующих не видим. Невластная она, смерть!..
А Фекла Александровна у себя по-своему время коротала. Встанет к ночи перед божницей и смотрит на древний образ суздальского письма.
Стоит на молитве Фекла Александровна и шепчет:
– Всем мы, господи, взысканы: и имением довольны, и людишки покорны, и сына женила. Сама невесту выбирала, не откажусь. По уму да по здоровью выбирала, роду в продолжение. За что ж, господи, наказуешь? Неужто чужим людям имение отдавать?
А молодым особо наказывала:
– Молитесь!.. Со смирением просите: «Пошли нам, господи, чадо, при младости на поглядение, при старости на утешение, при смертном часе на помин души!..»
Много ли молились молодые – кто знает? Но едва забурлила перед домом Десна и побежала после зимней разлуки к Днепру, стала Евгения Андреевна оживать. Стал ее голос звенеть по горницам, особенно, когда бывал Иван Николаевич дома, когда ходил с ней по старому саду, по ближним лугам.
– Вот здесь, Евгеньюшка, цветочный сад разобьем. Розами лужайку засадим. Выпишем Амура наилучшего резца – будет Амуров лужок…
Молодость, молодость! Кому, как не тебе, насадить утешные сады!