Чуткие ноздри воина уловили целый букет запахов. Кислый дух прогорклой соломы, на которой спали десятки немытых тел, вонь отхожих мест, дымок костров, ароматы приготавливаемой пищи. У Мирослава свело живот и потекли слюни. Он сообразил, что больше суток у него не было во рту маковой росинки. До процессии стали доноситься звуки большого поселения. Стук глиняных плошек, треск рвущейся материи, пронзительные вопли младенцев, суровые окрики матерей и звонкие шлепки по голым задам.
Носильщики приободрились, прибавили ходу, и через несколько минут взору путника открылась небольшая прогалина, застроенная хижинами без стен. Стебли толстой травы были наброшены прямо на палки, вкопанные в землю. Кое-где между опорами висели большие циновки, сплетенные из той же травы, что и крыши, наверное, для защиты от ветра.
Мирослав легонько подтолкнул Ромку локтем в бок. Тот открыл глаза и долго тер их грязными кулаками.
– Чего? Приехали, дядька Мирослав? – спросил он.
– Тебе лучше знать, – ответил воин, внимательно оглядывая окрестности. – Ты тут бывал? Или не тут?
– Тут, тут. Точно, вон оттуда, из-за кустов смотрел, – оживленно зажестикулировал Ромка. – Они как раз вот оттуда…
– Хватит, – рявкнул Мирослав. – Ты теперь бог, вот и веди себя соответственно.
Ромка стрельнул в него обиженным взглядом, но больше ничего не сказал.
Весть об их прибытии разлетелась по деревне в мгновение ока, и жители стали сбегаться посмотреть на чудо. Сначала подходили только дети, потом к ним присоединились женщины помоложе и старухи, последними стали появляться мужчины, и скоро носилки словно плыли по людскому морю.
Мирослав сидел спокойно и отстраненно, а вошедший в роль Ромка смотрел гордо, как молодой петух, впервые вошедший в курятник не как цыпленок, а как взрослый кочет. Посмотреть было на что. Большинство обитателей деревни составляли женщины лет пятнадцати – двадцати. Их прелести были едва прикрыты бусами и повязками из перьев. У каждой туземки было несколько десятков украшений, сделанных из корабельных гвоздей, цепочек, зеркал и прочей скобяной мелочи, не считая традиционных, вроде перьев, раскрашенных деревянных клинышков и косточек. Некоторые протыкали себе сразу обе губы или обе ноздри. Одна щеголяла чем-то сильно напоминающим расщепленную берцовую кость, проходящую через обе щеки. Еще у одной Ромка заметил две связки пуль в плетеных карманчиках, подвешенных прямо к соскам, отчего те оттягивались почти до пупа. Но молодых, симпатичных и не очень изуродованных было все же гораздо больше.