Огромный свин, покачиваясь и мотая глупой головой, с которой медленно стекала струйка крови, преданно смотрел на хозяина. На открытую дверцу автомобиля среагировал правильно, сунул морду внутрь салона и ждал, когда его запихнут в машину. Жора одним пинком ноги вдавил его между сидениями.
Перед тем, как сесть за руль, Жора не удержался и посмотрел в сторону «Лексуса». Зрелище было необычным. Приехавшая Анна сняла шубу, бросила на снег. Достала из сумки одноразовый шприц, разорвала упаковку. Надела иглу и закатала рукав своего джемпера. Обе женщины в машине с испугом смотрели на неё.
Привычным движением Анна взяла у себя из вены левой руки кровь. Задрав штанину джинсов лежащей Маше и, оттянув носок, она ввела ловко проткнула кожу и ввела кровь.
Сев в машину, Жора снял шапку и вытер пот.
– Поверь, Колян, теперь девушка в машине выживет.
Я летела затылком вперёд по чёрному бездонному коридору с зыбкими стенами.
Постепенно уходило ощущение тела. Сначала ещё оставался затылок, затем только голова, а после осталась душа. Но вся она состояла из шести прозрачных оболочек вокруг седьмой, более плотной и тёмной. Душа занимала размер не то вселенной, не то бесконечно малой части микрона.
Впереди появился свет. Яркий до невозможности. Если бы у меня оставалось зрение, я бы ослепла.
Все ощущения изменились и умножились… Были видны звуки и слышен цвет.
«Была бы в добром здравии, сошла бы с ума» – запел Бирюзовый голосок внутри меня.
Белый свет нарастал, и вместе с ним нарастало ощущение полного понимания меня, для себя единственной. Понимания и прощения всех вольных и невольных грехов, которые теперь, перед невозможным ярким светом, оказались детским баловством. Осталось чувство всепрощения и бесконечной любви. И готовности принятия меня здесь, в вечной умности, отрешённости и счастья.
– Мне здесь хорошо, но у меня Данила. – Ощутила я своё слабое сопротивление обволакивающему меня счастью.
– Тебе ещё рано сюда, – пришел в голову не голос, а понимание этого выражения.
* * *
Взрыв… Белый больничный потолок сияющая операционная круглая лампа с четырьмя кругами.
– Очнулась. – Сказал невидимый женский голос.
– Я живая, – сказала я, и полились слёзы.
– Бормочет чего-то.
Надо мной склонилось лицо женщины в возрасте. Над верхней губой чернел пушок усиков, глаза внимательные, но холодные.