Петр Великий решительно прервал традицию невегласия. Он многого сделать не успел, но вектор российской жизни изменил бесповоротно. И если в XVIII веке науки и искусства стали робко давать обнадеживающие ростки, то философия в ее национальном характере – растеньице нежное, ей заботливый садовник нужен. Традиция нужна, школа. На выучку по воле императора пошли к тем самым немцам. Лейбниц и Вольф лично способствовали еще Петру, потом стали авторитетами Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель. Нет, конечно, и Вольтером баловались, и англичанами, но больше для фронды, а у немцев именно учились. Десятилетиями накапливался, сортировался и отливался в недрах родного языка необходимый для самостоятельного мышления инструментарий – терминология, понятийный аппарат, категории диалектики. В итоге братья Аксаковы заспорили с Чаадаевым и Герценом, а там и до гениальных прозрений Владимира Соловьева рукой подать.
(К нашей теме не относится, но уж очень хочется напомнить, что учеба учебе рознь и ученик ученику тоже. Авторитет немцев как учителей обернулся для России очередной роковой ошибкой. Слишком прагматично, по зубрежке, а не по духу восприняли у нас Маркса в политике, а Ницше в искусстве. Чем эта инерция ученичества обернулась в XX веке – слишком хорошо известно. А ведь сам Маркс дважды ехидно замечал: я, мол, кто угодно, только не марксист. Но русские студенты, учась на рубеже веков в Марбургах и Гейдельбергах, всего Маркса не читали, их вполне устраивал «Коммунистический манифест». Что уж говорить о пресловутом рабочем классе.)
II
Итак, национальной философии в XVIII веке не было, но это не значит, что не было социальной мысли. А вместе с ней, вместе со всеми общественными движениями бурно развивался и язык.
Вообще любой востребованный обществом язык – «живой как жизнь» и изменяется, обогащается вместе с жизнью. А для русского в ту эпоху были особенные условия. Развитие промышленности, освоение новых земель, закладка будущих городов (то на Урале Татищевым Пермь и Екатеринбург, то у «синего моря» Потемкиным Одесса и Николаев), новые международные связи… Ломоносов в 1764 г. сетует: «Между тем издана во Франции карта американских морских путешествий Чирикова и Берингова», а мы опаздываем! За век, от силы полтора, язык стал другим настолько, что сегодня мы не можем понимать без перевода переписку Ивана Грозного и Андрея Курбского. Да что там Грозный! Вяземский в 1823 г. писал: «Язык Ломоносова в некотором отношении есть уже мертвый язык». Между тем именно Ломоносов «преобразовал язык наш, созидая образцы во всех родах» (Батюшков, 1816).