Николай Георгиевич старался сдерживать себя, и как можно более мягко ответил:
– Может быть, он и хороший человек, я этого не отрицаю. Но юноша, достойный моей дочери, не стал бы за моей спиной устраивать этот маскарад. Он мог бы прийти ко мне лично и открыто, глядя мне в глаза, поведать о своих намерениях. Однако же он выбрал иной путь. Почему?
– Это не он выбрал! Мы вместе решили! Это был наш сюрприз, – защищалась и оправдывалась Нина.
– Ты же знаешь, дочь, мне не по душе сюрпризы. Мне их сполна преподнесли по жизни. Поэтому я был очень огорчён, что моя родная дочь поставила меня перед фактом.
– Хорошо, папочка, извини. Больше такого не повторится, обещаю. – Нина ласково посмотрела на отца и продолжила: – Когда Виктор с родителями могут прийти к нам в гости?
– Нина! Ты меня слышишь? – с негодованием вспылил Николай Георгиевич. – Я не хочу видеть этих людей ни у себя дома, ни в своей жизни! Я запрещаю тебе видеться с этим… с этим… ммм… – раздражённый отец старался подобрать слова помягче, – чёрт бы его побрал! Никаких встреч с этим иноверцем и точка!
– С кем? – переспросила Нина. – С иноверцем?
– Николай, что ты такое говоришь? – старалась поддержать свою дочь Елена Евгеньевна. – Ты не в себе!
– Папа, при чём тут вера, когда речь идёт о любви!
– О какой любви ты говоришь, дочь? Это наваждение, да и только! – прокричал Николай Георгиевич надтреснувшим от негодования голосом. – Тебе необходимо учиться, искать свой путь. Я не могу допустить…
– Чего, папа? – уже со слезами на глазах спросила Нина.
В это время в комнату вошла Татьяна Егоровна и стала невольным свидетелем напряженного разговора. Она тихо присела на стул. Елена Евгеньевна посмотрела на мать взглядом, полным негодования от происходящего. Женщина понимающе покачала головой. Обе общались глазами, и в этой зрительной связи дочь находила поддержку.
– Не важно, – перешёл на спокойный тон Николай Георгиевич, – просто поверь, Нина, что ты слишком рано забиваешь себе голову любовью.
– Мама! Бабушка! Ну, скажите же ему, что любовь – это самое прекрасное, что может быть в жизни! Ради чего тогда жить, если не ради неё? – Нина смотрела на мать, как на соломинку, которая непременно должна её спасти. Губы дрожали, и глаза были уже не в силах сдерживать поток слёз. – В конце концов, ты же сам любил, ты понимаешь, о чём я говорю! Это как болезнь, понимаешь, папа, и если на то пошло, то я готова умереть от этой болезни!