Девон вырвался из холодных рук и, развернувшись, двинулся прочь.
Риган не стал его догонять. Он сложил руки на груди и с лёгкой улыбкой на губах наблюдал, как умный, но слишком пока что норовистый мальчишка удаляется прочь.
«Игра началась», – подумал он и, отвернувшись, взялся за свитки, лежащие на столе.
– Ты так и не представил мне своего ученика, – Дану возлежала на ложе, сплетённом из гибких ветвей ивы и покрытом периной из пуха диких птиц.
Риган, стоявший у окна и наблюдавший, как Священная Роща шелестит листвой, поморщился. Сегодня она была особенно дотошна – и особенно раздражала его.
Он обернулся, разглядывая стройную фигурку, тонущую в дорогом шитье. Дану была красива, как и её мать. Он знал обеих, но ни одну не любил.
Иногда Риган пытался вспомнить, значил ли для него хоть кто-то больше, чем листва, что по осени пожухнет и опадёт – и не мог. Все они были на одно лицо. Все они не стоили ничего.
Риган пересёк покои богини и, опустившись на одно колено, поцеловал будто бы случайно протянутую ладонь.
– Он ещё не обучен, моя госпожа.
– Всё равно, я хотела бы видеть его, – капризно заявила она, и Риган с трудом удержался от того, чтобы поморщиться ещё раз.
– Как только он освоит хотя бы самый простой этикет, – Риган снова коснулся губами длинных тонких пальцев, – ты за этим меня позвала?
Дану несколько секунд задумчиво смотрела на него. Лоб её пересекла вертикальная морщинка, которая абсолютно ей не шла, а затем лицо её снова стало спокойным и умиротворённым.
– Нет, – сказала она и, высвободив руку из его пальцев, встала. Подошла к окну и замерла. – Меня всё ещё тревожат вести из-за моря.
– Опять?.. – Риган вздохнул.
– Замолчи, – перебила она его и воздела ладонь, показывая, что это приказ. – Я желаю сказать. Не в моих силах остановить судьбу, и если мне уготовано стать той, кто увидит конец моих детей, то так тому и быть. Но я хочу, чтобы люди запомнили меня. Запомнили… как последнюю из богов. Пусть это будут и не те, кто поклонялся мне, а те, кто придут за ними вслед.
Риган задумчиво смотрел ей в затылок, пытаясь понять, верит ли Дану в то, о чём говорит, или нет. Для богини она была слишком эгоистична и слишком озабочена собой. Для женщины – слишком величественна и слишком мудра.
– Я хочу, – продолжала Дану, принимая как должное его молчание, – чтобы там, на вершине Холма Начала Времён, был воздвигнут храм. Величественный, как и наше прошлое. Как и вся наша гибнущая земля. Чтобы прошли века, но люди видели этот храм и вспоминали меня – ту, что когда-то здесь жила.