Аламез слушал офицера внимательно и, как только тот замолчал, сразу хотел поблагодарить его за участие, однако служивый не дал такой возможности.
– Все в порядке, ступай! Перепись заозерных участников ристалища в конце причала! – произнес пограничник чересчур громко и нарочито строго, а затем грозно прикрикнул на старшего паромщика: – А ты чо, бездельник, прохлодишься?! Нечего возле нашего брега нужду испражнять да вонючи ступалки мыть! Вертай свою плотяру гнилушную в Заозерье поганое!
* * *
Первый час пребывания на северном берегу Немвильского озера стал для Дарка тяжким и утомительным, и дело было даже не в том, что впервые посетивший Верлеж моррон постоянно ощущал на себе неприветливые, презрительные взгляды шеварийцев и слышал раздражающую причудливыми словечками чужую речь. Аламез никак не мог избавиться от непривычного и крайне неприятного ощущения, что спит и видит яркий, абсурдный как по форме, так и по содержанию сон, из плена которого никак не может вырваться.
Верлеж совершенно не походил на город из реального мира, а, скорее, напоминал магическую иллюзию, созданную ради забавы недоучкой-чародеем, не сумевшим выдержать правильность форм построек и гармонию не раздражающих глаз цветов. Где это видано, чтобы дома были не квадратной и не прямоугольной формы, а строились в виде неправильных овалов, вытянутых ромбов или кособоких трапеций, которые, как могло показаться чужестранцу, вот-вот должны обрушиться на мостовую, замощенную камнем неестественно крупной величины и странного голубоватого оттенка. При определенном освещении моррону даже казалось, что прохожие не шагают по улицам, а расхаживают по воде, столь же гладкой, как поверхность Немвильского озера, кстати, называемого здесь Верлежским.
Если к непрактичным, безумным плодам шеварийской архитектуры еще кое-как, но можно было привыкнуть, то яркость ядовитых расцветок вокруг и нелепые их сочетания вызвали у Дарка жуткую резь в слезящихся глазах и монотонную головную боль. Только безумец мог раскрасить фасад дома в блеклый, грязно-серо-зеленоватый цвет, а крышу выложить темно-фиолетовой, почти черной, черепицей к тому же хорошо отражающей солнечные лучи. Красному цвету постоянно сопутствовал желтый или зеленый, а синий чаще всего соседствовал с салатным, бежевым или слегка розоватым. Одним словом, горожан Верлежа или постигло коллективное помешательство, или они в прошлом перенесли неизвестную эскулапам болезнь, побочным эффектом которой стала потеря способности различать цвета. Что именно явилось причиной столь необычных цветовых пристрастий, Аламезу оставалось только гадать. Впрочем, он этим заниматься совсем и не собирался, его цель была куда скромнее – пообвыкнуться в этом чудаковатом мире безвкусицы и избавиться от боли в висках.