Из кибитки раздалось ворчание Гуггенхайма:
– Сколько раз говорить, Эскул. Не бросай ты так книги! Почитал – заверни в сухую тряпицу. Что за безответственность…
– Простите, учитель…
Интервалы между раскатами грома становились всё меньше. Мне показалось, что очередная вспышка ослепительной молнии закрыла небо от горизонта до горизонта. Мамаша Хейген высунула покрасневший нос из-под капюшона, изумлённо вытаращив глаза:
– Подгорнова борода! Это что за…
Небо над трактом, по которому ехала кибитка за несколько минут сменила цвет от лилового до золотисто-жёлтого. Сполохи молнии брызгами разбежались по небосводу, вспыхнула и медленно стала тускнеть гигантская золотая паутина. Щит Воды задрожал и распался, немедленно обдав мириадами холодных брызг пассажиров. Визг детей и ругательства Хейген потонули в рёве ураганного ветра.
Я поспешно попытался активировать Щит заново, отмечая краем глаза, что мана в Сфере Преобразования просела на добрую четверть. Ничего себе! Это что ж такое нас накрыло. Второпях новый Щит активировал с запасом. Да таким, что через него почти не стало видно пути. Он отрезал все звуки, а яркие сполохи светопреставления лишь тусклыми бликами играли на его поверхности, создавая причудливые радужные разводы.
– Ох, не знаю, Хейген… Первый раз такое вижу. Конец света какой-то…
– Вроде бы затихает? – вместе с любопытными рожицами близнецов, рыжей головёнкой Тоши и лохматой шевелюрой Бруно показался нос Гуггенхайма.
И действительно, пространство за мутным пузырём Щита просветлело. Я оглянулся на гоблина. Тот в недоумении пожал плечами, задумался и махнул мне ободряюще рукой. Щит Воды, повинуясь моей команде, растаял.
Вечерний небосвод был безукоризненно чист. Ни облачка, ни дымки, ни золотой паутины. Влажный воздух был почти не движим. Значительно потеплело. В раскисшей грязи тракта колёса кибитки и копыта лошадей создавали постоянную хлюпающую какофонию звуков.
Фургон замедлил ход. Обрадованная окончанию светопреставления, малышня спрыгивала на обочину дороги, с визгом и криками стала носиться в высокой влажной траве, обгоняя едва волочившихся лошадей.
– Тим! Том! А ну вернитесь! – мамаша Хейген стала править ближе к краю дороги, там потоки води уже поредели и грязь выглядела помельче, – вот сорванцы! До города всего ничего осталось…