выучен наизусть.
Буквы – абракадабра. Но я прочитаю как надо.
Напутаю, может, в деталях.
Но главное там – любовь.
Если поэзией полон воздух, не миновать беды:
в мирное время не падают звёзды – под них не настреляно дыр,
в крепкую лодку вода не сочится, кровь не теряют без ран.
Если к поэту развёрнуты лица, значит, уже – дыра.
В тихие годы сердцу хватает милых в открытках строк,
слов суховатых и грозных стайка – школьный на завтра урок;
в тихие годы оттенки тонки, мерен в запястьях пульс,
утром зарницы всегда на востоке – и пусть так и будет! Пусть! —
плакать о сбитой случайно птице, радоваться пути,
на опозданья всерьёз сердиться, над маминым страхом шутить,
легко находить друзей, порою – ссориться навсегда.
Но если стихи разгоняют кровь – поздно, идёт беда,
и сердце всё поняло прежде мозга, и пульс поменяло на бой:
за миг до того, как сорвались звёзды,
как рукотворные грянули грозы,
и первые раны раскрылись розами —
поэзия стала собой.
От песни цыганской
воздух рябило, будто волну.
Время сложилось,
рухнуло в собственную глубину.
И пели цыгане —
сразу, везде, всегда и теперь,
о долгих дорогах
с развилками встреч или потерь.
Пели в пещерах,
в лачугах из глины и круге шатров,
стенах кирпичных,
в свете неверном алых костров.
Пели под пулями.
Пели под мухой и под предлогом.
Чтобы забыть,
что сами поют и услышать в пении Бога.
Чтобы поверить,
что песни может услышать Бог,
и вытрет им слёзы,
и каждого пожалеет чуток,
и горя не станет,
и беды все будут наперечёт.
…Бог заплакал,
и было на сердце ему горячо.
На первый день весны у нас выпал снег.
На сто первый – тоже. Пошёл третий метр.
Мы не сдавались: радовались весне,
А потом точно так же были рады лету.
Ходили на пляжи, на шашлыки.
Пляж искали по карте. Мангал утопили.
Сидели на деревьях. Обновляя коньки,
Танцевали в парках. Ночью пели, пили.
А в ночь прощанья с летом не спали до утра.
Доели лук. Подождали света с востока.
Кто-то вслух сказал спокойное, чёткое: пора,
И мы разошлись по парам, по кроватям возле открытых окон.
На ветке сидела девочка,
Косматая, тонконогая,
Сидела и ела вишни
Из большого пакета в руках.
Вся из тряпок и косточек,
И губы измазаны соком,
Очень серьёзная девочка
В очень пёстрых носках.
А я упивалась у ног её,
Точнее, вдали под пятками,