Нет, это еще не стало началом катастрофы. Только незначительная неприязнь, которая быстро бы забылась. Но на свою беду я не сделала нужного вывода: отношения с одноклассниками бывают важнее, чем уважение учителей. И сама сильно ухудшила ситуацию уже через неделю, когда наша классная руководительница – заполошная девушка – поймала меня в коридоре перед уроками и, преданно заглядывая в глаза, спросила:
– А ты почему не на олимпиаде? Там ведь Белов сегодня участвует, весь класс пошел его поддержать!
За что мне ставят пятерки? Мне – не умеющей думать. Мне – полной идиотке.
– Так ведь Белову вчера из комитета позвонили! Сказали, что приехать должны только участники. У них, оказывается, мест посадочных не хватает для зрителей. Их даже не запустят в институт. Он должен был вас предупре…
И в ее округлившихся глазах прочитала смертный приговор: я сдала весь класс, который сбежал с уроков, пользуясь тем, что никому из учителей новое решение комитета не известно. И если первой ошибкой я только обозначила место своей могилы, то второй – сразу вырыла траншею, в которой меня будут хоронить до самого окончания школы.
Конечно, на следующий день получили все. Мучительные нравоучения, звонки родителям, а Белову, который был обязан рассказать руководству о сообщении из комитета, досталось сильнее прочих: речь даже шла об исключении, но потом сошлись на дисциплинарном наказании – он был вынужден дежурить в классе целый месяц. И даже занятое в олимпиаде второе место тут же потонуло в негативе от директора и учителей. Получили все. Но я больше остальных.
Чувство вины и осознание собственной глупости заставили меня встать перед классом и промямлить:
– Ребята… Костя… Пожалуйста, извините меня! Я ведь не знала, что так получится. Меня никто не предупредил! Я не знала…
Первая скомканная бумажка прилетела мне прямо в лицо, обозначая начало новой эпохи.
Вопреки моим смутным надеждам, это была не холодная война, а активная целенаправленная политика издевательств. Меня оскорбляли, шпыняли так, что пару раз втайне от мамы приходилось зашивать пиджак, прятали сменную обувь, а школьную форму после занятий физкультурой я не раз находила в унитазе. Это делали все, потому что многим для такого было достаточно команды. Первая – пусть и неявная – просто в виде одобрения, была получена от Белова, а дальше им уже хватало одобрения друг друга. Меня захлестывала обида, но понимая, что катализатором стала моя собственная глупость, я, забыв об остатках гордости, сама искала способы свернуть конфликт.