Вовчик придвинулся к Бо и запахнул полы штормовки, настывшей от долгого сидения на холодной земле.
– Ты их видишь? – спросил он товарища.
– Нет, – раздражённо ответил Бо. – Хотел бы я знать, сколько нам тут торчать. Я замёрз, и ты, кажется, тоже.
Вовчик пожал плечами. Ему порядком надоела эта безумная затея – встретить глухарей на старом току за покинутым гумном. Но возвращаться ни с чем, претерпев столько лишений, казалось ещё большим безумием.
Вдруг послышались беспорядочные хлопки воздуха, мелькнул красный зрачок. Темнота ожила и зашевелилась.
– Они! – прошептал Вовчик.
– Тс-с! – кивнул Бо. Стараясь не дышать, он взвёл затвор.
– Пусть подойдут поближе, – губами прошелестел Вовчик и просунул ствол ружья в раздвоенный сук припавшего к земле цокоря.
– Я вижу их! – Бо буквально дрожал от восторга и нетерпения.
– Бо, не дури, успокойся, пусть подойдут поближе. – Вовчик замер, разглядывая мутные силуэты птиц в перекрестье оптического прицела. Он не торопясь положил палец на курок, набрал в лёгкие воздух и на выдохе скомандовал: «Пли!»
Оба мальчика одновременно щёлкнули затворами. Почти синхронно сработали ночные галогенные вспышки. На миг два ярчайших солнца всколыхнули чёрный омут ноябрьского вечера. Потревоженная стая глухарей закудахтала и стала беспорядочно подниматься в воздух.
– Есть! – закричал во весь голос Вовчик, размахивая новеньким фоторужьём.
– Добрая охота! – подхватил Бо, поглаживая такое же, как у Вовчика, фотографическое устройство с настоящим оптическим прицелом.
P. S.
– Два пацана – два стрелковых фотопредмета! – рассмеялся отец, вручая братьям-близнецам подарки утром третьего дня. – С днём рождения, сынки!
Мальчик неполных двенадцати лет сидел перед экраном телевизора и страдал от чувства «ужасной непоправимости». Мальчика звали Боря, и ему хотелось умереть. Однако огромная любовь к маме препятствовала исполнению этого страшного замысла. Ведь если он умрёт, мама непременно огорчится и даже заплачет.
Провожая отца в командировку, Боря обещал маму беречь и не доводить до слёз. Значит, по-мужски говоря, умереть он просто не имел права. Но как и ради чего жить дальше?!
Ответить на этот вопрос мальчик самостоятельно не мог, оттого всё более падал духом и ввинчивал детские кулачки в сырые припухшие от слёз глазницы.