Никита знал, что нельзя просыпаться, ведь мамин голос утихнет! – но ничего не смог с собой поделать – и проснулся.
Однако родной голос по-прежнему выпевал:
– Гаки, намо́чи горо! Гиагда горо, чадоа!..
Никита открыл глаза и увидел над собой низкий бревенчатый потолок.
Что еще такое?!
Суматошно огляделся.
Тут не только потолок бревенчатый! Кругом такие же стены с аккуратно проконопаченными пазами. В одной стене вырублено небольшое окошечко, в нем пыльное, мутное, треснутое стекло.
Над дверью прибита медвежья лапа с пятью растопыренными когтями.
Никита приподнялся и обнаружил, что полулежит на низкой деревянной лавке. Она была застелена звериными шкурами, вытертыми до пролысин. На них Никита и лежал – одетый, даже в куртке и лыжной вязаной шапке, обутый в незашнурованные кроссовки.
А мама где?!
Никита соскочил с лавки и, путаясь в шнурках, выбежал, сильно толкнув тяжелую разбухшую дверь, на крыльцо.
Призрачно синели дальние сопки, многоцветно сияла под солнцем осенняя тайга, а чуть ниже, под небольшим крутояром, весело скакала по камням прозрачная узенькая, но бурливая речка, вода которой струилась и переливалась под солнцем.
На другом бережку стояла мама. На ней была клетчатая рубашка и джинсы, заправленные в сапоги до колен. Длинная коса переброшена на грудь.
Мама поигрывала ее распушившимся концом и смотрела на Никиту.
Он ясно видел ее лицо: смуглое, круглое, с маленьким улыбчивым ртом, с тонкими, поднятыми к вискам бровями, с длинными узкими глазами, которые сияли такой нежностью, что Никита чуть не заплакал.
Как давно он ее не видел! Как соскучился по ней!
Почему все говорили, что мама умерла? Она живая! Вот она!
Никита спрыгнул к речке, перебежал ее по камешкам, схватил маму за руки, заглянул в ее глаза…
И тут вдруг настал миг какого-то помрачения, после чего Никита вновь обнаружил себя на крыльце избушки. Стоял, уткнувшись в пахнущую сырой древесиной дверь.
Оглянулся – мама медленно поднималась на сопку, словно бы таяла в сумраке тайги.
Никита бросился вдогонку. Снова спрыгнул на берег, снова перескочил через речку, но поздно – вокруг сгустились таежные тени, сквозь которые ничего не разглядишь.
Где мама? Куда скрылась?!
Никита бросился было в тайгу, как вдруг раздался хриплый голос:
– Погоди, мэрген. В тайге беда. Заблудишься – пропадешь. Не ходи в тайгу. Иди сюда. К нам иди.