Когда уже к вечеру Надя зашла в дом, мама лежала на кровати в передней хате, рядом сидел папа.
– Братик у тебя родился, Наденька, – сказал ей папа. – Братик Адольф родился.
Но голос был какой-то не радостный, не такой, как ожидала Надя.
А мама плакала.
– Какой Адольф, что ты удумал, Вася? – шептала сквозь всхлипы она. – Какой к чёрту Адольф, отец? Да-нил-ка! Даниил! Понял, дурная твоя голова.
– Если ещё раз произнесёшь это имя, – папа подскочил с табуретки, – я тебе… я тебе… я не знаю, что с тобой сделаю! Я, может, это ради вас, вот! Чтоб выжили вы в это страшное время.
Таким злым Надя ещё ни разу не видела папу.
И даже не кинулась к папе на шею, как это делала она всегда после их разлуки.
Не кинулась. Потому что она испугалась. И тоже сильно-сильно.
Потому что папа походил на чужого злого дядю. А не на того, каким она знала его до этого, знала до войны.
Когда папа выбежал из хаты, громко матерясь и размахивая руками, мама вытерла слёзы, подозвала Надю к себе.
– Иди сюда, дочушка. Посмотри, какой у тебя братик Данилка, – и показала на свёрток, который лежал рядом с мамой.
Его-то, свёрток этот, Надя так сразу и не заметила.
Мама легла на бок, отвернула уголок пеленки.
Маленькое, сморщенное, красное, почти старческое личико выглядывало в глубине свёртка.
– Ой! – всплеснула руками Надя.
Она ожидала увидеть совершенно другое лицо, вполне себе личико маленького человечка. А тут вдруг…
– Ой, мамочка! – опять всплеснула руками Надя. – А как же… – слова застыли где-то глубоко-глубоко.
Она растерялась, осталась стоять у кровати, прижимая руки к груди.
Улыбка мамы немного успокоила её.
– Глупенькая, – улыбнулась мама. – Так надо. Посмотришь через недельку-другую, каким красавцем будет наш Данилка.
Девочка села у кровати на табуретку, где сидел только что папа, коснулась головой свёртка, и замерла так.
Мама уснула.
Или задремала.
Надя боялась пошевелиться, боясь потревожить маму и братика Данилку.
Но когда во дворе слышны стали поступь коровы и телёнка, которые вернулись с выпасов, мама вскинула голову.
– Я ещё немножечко полежу, – извиняющим тоном произнесла она, – а вот завтра с утра уж сама корову подою.
Надя поняла.
Поднялась, по-бабьи потуже затянула узелок на платке.
Мама заметила этот жест.
– Ты у меня прямо взрослая уже, помощница, – произнесла дрогнувшим голосом.