Теперь они с Надькой снова подруги. И даже Гришка Кочетков и Петька Манников больше не грубят ей, и считаёт её своим товарищем.
Ну, это после того, когда мамка ещё летом тайком узнала от папы и его подельников, что будет облава в деревне, что немцы будут выселять семьи партизан в специальный лагерь в Рославле, о котором ходили страшные слухи, и отправила Надю предупредить сельчан.
Тогда многие из деревни успели уйти в леса, спрятались, переждали. И Манниковы, И Кочетковы, и Малаховы и ещё другие семьи.
А сейчас уже немцам не до этого.
На бывших колхозных полях в 1942-м и в этом году они заставили сеть пшеницу, рожь, картошку.
Пшеницу убрали ещё в конце августа уже этого 1943 года, обмолотили. Рожь только-только сжали, сейчас лежит в снопах да суслонах на полях, «доходит». Это потом уж и её обмолотят, и отправят в Германию вслед за пшеницей.
И картошку тоже.
Хотя не её время – слишком молодая картошка, с нежной кожурой, не дозрела ещё.
Но сельчане тайком всё равно роют её на бывших колхозных полях, прячут у себя в огородах в ямках, прикрывая соломой и землёй.
– Хоть что-то уберечь от антихриста до прихода наших, – говорит бабушка Степанида.
С ней соглашается и мама. И тоже вместе со всеми прячет снопы ржи, картошку.
А ещё Надька знает, что у многих закопаны мешки, а то и бочки с пшеницей.
И у них в огороде мамка закапала бочку пшеницы втайне от папы.
– Даст бог наши вернутся, а у нас и пшеничка есть, – уставшая, но довольная мама хвасталась дочери. – Будет чем колхозу проводить посевную. Да и хлеб… а как же! Ещё бы ржи успеть.
Но и немцы не дремали.
Почти две недели вывозили на телегах и на грузовиках пшеницу к железной дороге, там грузили в вагоны, отправляли в Германию.
Немцы спешили: а как тут не спешить, если поступь Красной армии слышна с каждым днём всё сильнее и сильнее.
Руководил уборкой Надькин папа.
Скандалы с именем братика как-то поутихли сами собой.
В семье привыкли, что для мамы и Нади он был Данилкой, а для папы оставался Адольфом.