– Ты же знаешь, у него нет жены и всего один сын. Это ничто для такого человека, как он. Он мог бы взять ее в жены, но не сделал этого.
Сына назвали Пирром, и Ахилл видел его лишь младенцем. Мальчика воспитывали в семье матери.
– Это совсем не то, – настаивала Текмесса. – Быть рядом со своим ребенком и видеть, как он растет, – это другое.
Посыл очевиден: имелось свободное место, и я буду дурой, если не попытаюсь его занять.
– Посмотри на меня. Аякс готов целовать землю, по которой я хожу.
«Ну да, – подумала я, – посмотри на себя. Если твоя жизнь такая сказочная, почему ты не перестаешь набивать рот?»
Как-то раз Текмесса явилась закутанная в плотную накидку, несмотря на зной. Когда она наклонилась за игрушечным корабликом, складки расправились, обнажив шею – и темные синяки от пальцев. Текмесса понимала, что мы всё видели. Повисло долгое молчание. И вот:
– Не такая уж идиллия? – спросила Юза, как будто в пустоту.
Рица покачала головой, но было уже поздно. Лицо Текмессы покрылось уродливыми красными пятнами.
– Это не его вина, – сказала она. – Его мучают ночные кошмары, иногда он просыпается и видит во мне троянца.
– Ты и есть троянка, – заметила я.
– Нет, я имею в виду троянского воина, – возразила Текмесса.
По дороге домой – это она так выразилась, – Текмесса рассказала о событиях прошедшей ночи, как ей пришлось молотить Аякса кулаками, чтобы тот пришел в себя.
– Он ничего не может с собой поделать.
Бедной женщине, наверное, хотелось излить кому-нибудь душу, но я меньше всего годилась на эту роль…
– У Ахилла бывают кошмары?
Я молча помотала головой.
– Будут. Рано или поздно это у всех начинается. Однажды ночью он проснется и увидит в тебе врага.
– И будет недалек от истины.
– Ты не будешь так говорить, когда родишь ему.
Так и сказала: когда. Не если.
К тому времени я уже уверилась, что не смогу забеременеть. За четыре года в браке я так и не родила столь долгожданного сына. Но известно, что холостая кобыла иногда может и понести, если ее покрывает другой жеребец. Я задумалась. У Текмессы был маленький сын, и по всему лагерю попадались женщины с раздутыми животами или с орущими младенцами на руках. У тех, кто пробыл в лагере дольше всего, дети уже болтались без присмотра вокруг костров. И все-таки я была уверена, что со мной этого не случится. Впрочем, я не полагалась лишь на свою убежденность и по-прежнему каждое утро вымывала его из себя – вопреки собственным интересам, как сказала бы Рица. И часть меня прекрасно понимала, что Нестор был прав: прежняя жизнь осталась в прошлом. Нет смысла цепляться за прошлое, к которому уже нет возврата. Но я продолжала цепляться, потому что в том утраченном мире хоть кого-то собой представляла, играла какую-то роль в жизни. И я чувствовала, что если отпущу прошлое, то окончательно потеряю себя.