– Эй, друг, погодь… – сипло, едва выдавливая из себя воздух, кричал один из них.
Он не обернулся, крикнул на ходу:
– У меня нет денег.
– Я вижу, ты тут впервой, – этот тип не отставал от него и шёл за ним. – А я тут всё знаю.
– У меня нет денег, – твёрдо повторил Горохов, не останавливаясь.
– Стой, друг… Ну, может, тебе что нужно, а вещи у тебя есть хорошие? Я знаю, куда их пристроить по хорошей цене…
Горохов остановился, повернулся.
Ни маски, ни очков, ни фуражки с козырьком. На солнце ему плевать, на пыль плевать. Так и есть, сгоревший от полыни человек. Черные, разъеденные полынью губы в язвах. Порошок – это для богатых. Такие жуют горькие, едкие стебли, жуют их всё время. А стебли полыни разъедают им зубы. А ещё у этого типа не видно глаз, почти не видно. Воды он пьёт мало, но бугристые и обширные отёки на лице у него не проходят. Пальцы корявые, он сам себя ими держит за грудки. Ему дышать тяжко. Это проказа, через полгода отёки начнут лопаться. Впрочем, Горохов не врач. Может, и через три месяца полопаются. Ко всему прочему, этот несчастный ещё и обмочился совсем недавно. Штаны не просохли даже при такой жаре.
– Ты знаешь Адылла? – Спрашивает Горохов.
– Дядя, я тут знаю всех, – сипит бедолага, он хочет казаться значимым, – пять копеек, и я тебе всё расскажу о любом, кто тут живёт больше года.
– Копейка. – Твёрдо говорит геодезист.
– Дядя, ты зря торгуешься. Я…
Горохов поворачивается и идёт дальше.
– Стой, ладно, копейка. – Сипит тип и, качаясь, идёт за ним.
– Ну, так кто такой Адылл?
– Да никто. И охотник, и саранчу давит, и за стекляшкой на озеро раньше ходил. Жена у него была, так её паук в пустыне укусил, померла, ребёнок был, так помер от проказы. Он и на буровых работал, и на «бетонке», но это так, по мелочи.
– А на бетонке кем?
– Не знаю. Врать не буду.
– С кем-нибудь дружит?
– Что? – Не понял торчок, слова такого не знал, наверное.
– В банде, в бригаде какой-нибудь состоит?
– Да в какой банде, кто его куда возьмёт, разве что с мамашей своей он в бригаде.
Горохов полез в карман, достал копейку, протянул её этому типу.
– Вот спасибо, дядя, – обрадовался тот и протянул руку.
Горохов кинул ему монету. Он не хотел прикасаться к этому человеку даже перчаткой.