Некоторое время спустя
Шло время, кажущееся мучительно-вязким. Всё оказалось не так просто, как Руби подумала при переезде в новый дом.
В нём царил четкий распорядок, отступление от которого каралось… полнейшим молчанием. Амели повторяла, что отсутствие звука благотворно влияет на все, что находится вокруг. С этой женщиной творилось что-то неясное: она постоянно пропадала в определенные часы, озиралась на стены и запиралась в гостевой комнате, находившейся в старом крыле особняка. Её рассуждения казались безумством до момента, пока Руби действительно не начала сомневаться в своей собственной адекватности. Происходило что-то странное. Миллеры не издевались над ней физически, то насилие не было сравнимо с обыкновенной физической болью, то была боль моральная. Она словно попала в закрытую тюрьму: место, где её никто не слышит. Особняк, его двери и старинные потайные выходы стали её единственным развлечением.
Каждый день семья вставала ровно в шесть, и гасили свет в десять минут одиннадцатого. Ни минутой раньше или позже. Окна были столь темными, что девушка научилась отличать время обеда и ужина лишь по часовой стрелке. Гулять ей позволялось до четырех часов вечера, причем место прогулок ограничивалось дворовым садом и чертой мрачного леса. Выходки мало помогали, ведь их терпели недолго. Если девица что-то вытворяла, то Амели забирала ключ от её спальни, чем вынуждала ночевать в огромной гостиной, оставаться ночью в которой казалось чем-то невыносимым. Воображение Руби всё краше вырисовывало образы, преображая скрип лестницы и другие звуки в нечто большее. Она начинала слышать и видеть то, что когда-то казалось ей выдумкой фантастов. После таких ночевок ощущение колотящегося сердца не покидало ещё долгое время.
Муж был холоден, начиная постелью и заканчивая простым разговором. Единственное, что она отлично о нём знала – это то, что его звали Генри. Любая попытка поговорить заканчивалась молчанием обоих. Да и говорить им было не о чем – они не знали друг друга, не имели ни малейшего понятие о личности, с который засыпают рядом каждый вечер. Все свои дела он обсуждал лишь с обожаемой сестрой – Амели, а Руби лишь изредка слышала обрывки их разговоров. Её всего два раза вывозили в город. Первый – чтобы купить одежду, второй – чтобы кому-то представить. Но всё же девушка мало что помнила, ведь в обоих случаях находилась под действием каких-то препаратов. Не возникало сомнений, что их подмешивала всё та же Амели. Она делала это тогда, когда требовалось, и ни разу не была поймана на своих маленьких преступлениях.