Но как бы это ни называлось, в этом не было ничего подсудного.
Мне было достаточно лет, и это не было насилием.
Я подумала: всё правильно. Я тогда даже не чувствовала себя ребёнком, я чувствовала себя женщиной, я не считала себя жертвой.
В коридорах торгового комплекса гуляли сквозняки, стыли промокшие ноги. В углу экрана мигали цифры: моё время закончилось; я встала из-за стола.
За окнами молчала ночь.
Около четырёх утра, оторвавшись от монитора, я посмотрела в окно. К соседнему дому, беззвучно мигая огнями, подъехала скорая. Я потёрла ладонями лицо, глаза болели от напряжения. Машина скорой помощи стояла у подъезда, мигалки были включены, но никто не выходил. Это было похоже на фильм без звука.
Надо было лечь спать, но я не находила в себе силы выключить компьютер, погасить свет и остаться наедине со своими мыслями.
Всё казалось мне теперь неприятным, банальным и обыденно-страшным.
Я даже не понимала, почему для меня это было важно.
В какой-то момент, я помню, он сказал, что накануне весь вечер думал. Я посмотрела на него с тревогой, и он добавил – о разнице в возрасте. Он сказал, что долго сомневался, но потом подумал, что будет ещё нестарым, когда я вырасту, и потому решил, что делать выбор должна я.
Кажется, в ответ я лишь пожала плечами; это было в самом начале нашего свидания.
Я вдруг подумала теперь (и это была неприятная, пачкающая мысль): может быть, он не думал в тот вечер, а выяснял? Может быть, он всё это выяснил ещё тогда, в тот вечер, и только потому и решил продолжить это дело со мной? Потому что знал точно – ему ничего не будет.
Я взяла тетрадку, пролистала назад, потом вперёд. Всё тот же почерк, всё те же детские глупости.
Закон – поправка к закону, о которой я прочитала – действовал четыре года, потом возраст добровольного согласия снова был повышен.
Когда поправка была отменена, мне было уже восемнадцать лет. Я была взрослая. Всё было уже не важно.
Теперь я сама была взрослой и знала, что даже этого порой недостаточно, чтобы сопротивляться давлению.
Я выключила компьютер, погасила свет.
Я не любила чувствовать себя жертвой, может быть, поэтому прочитанное произвело на меня такое тягостное впечатление. Я плохо чувствовала себя в ряду жертв. Я хотела выйти из этого ряда.
Я подумала: жертве нужна защита. Вряд ли у меня в то время была защита.