Привлеченные православные эксперты оценили попытки внедрить туалеты как оскорбление чувств верующих…
Там тома боданий строителей, санэпиднадзоровцев, врачей – и противостоящей им армии благочестивцев. Некий фонд Рождества богородицы.
Тысяча человек (средняя наполняемость православного культового здания в их праздники) в течение трех часов – это не менее трехсот литров жидких и семьдесят пять килограммов твердых физотходов… Это просто хрестоматийно…
Куда они их будут девать, если победят Минстрой, СНиПы и прочее? Вот уж подлинная загадка.
Если это не предел, то даже я не знаю, где он.
И это не какая-то там новая секта «бессортирников». Это обычные верующие.
Преображение из бога-садиста в бога-мазохиста.
Богом христиан является мазохист. Культура, соответственно, окрашивается. Счастье, радость – в страданиях, в физической ущербности, в грязи.
Грешные должны подражать богу-мазохисту. В грязи, в крови, униженный и избитый он находит свое счастье, свою миссию.
Иегова-живодер, без сомнения. Иегова – садист, Иисус – мазохист.
Первичность страдания.
Иегова и Христос – одно и то же божество. Смесь бога-садиста и бога-мазохиста. Христианство допускает обнажение тела только в одном случае – если оно измождено страданиями, постами, болезнями. И русские иконы – мазохистичны. Как и распятие – символ мазохизма. Верующий – это тот, кто способен разделить мазохизм Христа, и сам стать мазохистом. Он нигде не шутит, никогда не смеется.
Обратите внимание на дикое количество охраны, и это количество только усугубляется.
Все бронированнее лимузины, все больше спецсредств для защиты Патриарха употребляется.
Понятно, что, возможно, в какого-то ангела-хранителя он и верит, но в пулю он явно верит больше.
Мракобесные и либеральные аналитики в страшном беспокойстве. Они обнюхивают пресс-выделения друг друга и с попугайской настойчивостью диагностируют у оппонентов «вирус фашизма», «революцию» и «русофобию». Они всегда на слезе, им всегда больно.
Конечно, пейзаж украсили бы катафалки, но, к сожалению, от боли за отчизну никто из аналитиков пока не умер.
Вдеть нитку в ушко тонкой иглы – невозможная задача хоть для одного безрукого инвалида, хоть для ста миллионов таких калек.
Количество инвалидов, пытающихся проделать этот невозможный для них трюк, никакой роли играть не будет. Нитка останется не вдетой.