– Иль перечесть «Женитьбу Фигаро» – я с удовольствием подхватил эту магическую строчку.
Он грустно покачал головой и вдруг неожиданно бросил:
– Вальсок.
Это словечко, столь неуместное в беседе, в которой он затронул болезненную, серьезную тему, меня не только развеселило, но озадачило. Я с интересом переспросил:
– Вальсок, говорите? Какое занятное словцо.
Павел Богданович вздохнул:
– Его повторял достаточно часто Сергей Сергеевич Прокофьев.
– Вот уж не ждал!
– Представьте себе. Когда какой-то отважный советчик – такие непременно случаются – однажды заметил, что здесь вот полезно немного разрядить напряжение, сгустившееся в его партитуре, он с очень любезной улыбкой осведомился: – Следует подпустить вальсок?
Я рассмеялся.
– Славный рецепт!
Павел Богданович, как мне показалось, с большим удовольствием заметил:
– Был независим и ядовит. Шутка титана, но ведь она имеет под собой основание. Зачем далеко ходить за примером? Вот ведь Чайковский творил свою музыку, был выдающийся драматург – возможно, это определение вас даже несколько удивит, но эта сторона его гения ему магически послужила. Заметьте, в обеих последних симфониях, в момент наивысшего сгустка страсти, он находил целебное русло. И это более чем естественно. Ибо в трагической стихии заключена потребность исхода. Само собой, она может принять иной раз неожиданный облик. Этакий необъяснимый луч света. Вальс в пятой симфонии, вальс в Патетической – целебные привалы в пути пред восхождением на вершину.
Я нерешительно – не задеть бы! – позволил себе осторожную шутку:
– Вы говорите о композиторах, словно об альпинистах.
– Ну что же, – кивнул он вполне миролюбиво – это сравнение правомерно. Но речь не только о композиторах. Любой исполин, чему бы он ни посвятил дары и щедроты, отпущенные ему богами, штурмует свой собственный Эверест.
Летние месяцы нас развели. Оркестр отправился на гастроли. Я отбыл в Моск-ву по своим делам. Эта поездка была, по сути, необходимой рекогносцировкой. Мне предстояло себе прояснить все обстоятельства и условия, прежде чем наконец совершить назревший решительный поворот, осуществить свой бросок на север.
Это естественно отразилось и на моей спортивной судьбе. И неизбежное объяснение с тренером все-таки состоялось.
Он мрачно спросил:
– Долго будешь филонить?